Бяк-бяк-бяк-бяк
Шрифт:
Почти невозможным: сейчас и все технологи завода, и вообще все, кто хоть что-то мог придумать для ускорения производства, работали буквально на износ. И определенные успехи уже просматривались, ведь изначально срок нахождения машины на стапеле составлял вообще два с половиной месяца. Но сократить этот срок только «технологическими» способами больше уже не удавалось, и вся надежда было на конструкторов. То есть она вдруг появилась…
Надежда на сокращение срока строительства самолета путем «незначительного изменения конструкции» появилась после того, как на очередной «летучке» молодой парень, переехавший в Казань из Москвы (из числа «не захотевший работать под Микояном» инженеров КЮ Поликарпова) сделал интересное предложение:
— Владимир
— Что вы имеете в виду? Конструкция, конечно, постоянно дорабатывается, главным образом по результатам испытаний и эксплуатации…
— Я попрошу меня не перебивать пару минут. У Николая Николаевича я работал над истребителями, конечно, и моего опыта недостаточно, чтобы сразу предлагать готовые решения для больших машин. Но моей работой была проработка технологического люка для моторного отсека, и я даже премию получил за то, что придумал, как не ослабить набор фюзеляжа в полете при том, что на земле треть продольного набора по сути дела выключается из силовой схемы. Так вот, разработанные мною по заданию товарища Поликарпова стрингерные замки обеспечивают сохранение продольной прочности силовых элементов набора фюзеляжа, не уступающие прочности неразрезных элементов, а весит каждый такой замок… для реактивного истребителя, конечно, на лонжеронах менее полутора килограммов, а на стрингерах около четырехсот граммов.
— И что вы хотите этим сказать?
— Я думаю, что если секции фюзеляжей сделать короче и на стапеле просто соединять их подобными замками, то эти секции можно будет полностью собирать в старых цехах, а окончательная сборка фюзеляжа на стапеле сократится с двух недель до буквально пары дней. И для установки всего оборудования в полностью собранный самолет его можно будет уже со стапеля снимать и, как поступают с кораблями, достраивать машину уже не на стапеле, а… да хоть на открытой площадке.
— Интересное предложение, но на машине больше восьмидесяти стрингеров и каждый такой стык вес увеличит уже килограммов на сорок? Если машину поделить на десяток секций, то в сумме почти полтонны наберется…
— Ну… да. Но если другим способом быстро увеличить выпуск машин не получается, то не лучше ли делать машины чуть похуже, но в достаточном количестве чем… чем делать их втрое меньше плана?
— Лучше делать машины не похуже, но общая идея выглядит интересно. В конце концов Гуревич вообще ваш истребитель пополам поделил… Раз вы инициативу проявили, то займитесь ее проработкой. Вам выпишут командировку на… на старое место работы, разберитесь, что там ваши бывшие коллеги придумали такого, что прочностные характеристики фюзеляжа на месте стыковки сохраняются… или не сохраняются. И насколько не сохраняются: я после летучки свяжусь с товарищем Шахуриным, он командировку согласует. Что лицо у вас такое кислое? Разругались с коллегами перед переводом к нам?
— Нет, не разругался… у меня жене рожать где-то через неделю, а если я зарплату вовремя…
— Надо было раньше говорить: жена рожает — это очень важно. Но мы специально выделим матпомощь от профсоюза, и даже сиделку подыщем на первое время. Так что в командировку отправляйтесь со спокойным сердцем…
Однако командировка в Москву для этого инженера получилась неожиданно короткой: бывшие коллеги с радостью встретили старого (хотя и очень молодого) товарища, в проблему вникли… Сообщили, что методику расчета стыка им составил «сам Мстислав Всеволодович», быстренько с помощью этой методики просчитали параметры стыков «большого фюзеляжа» и пришли к однозначному выводу: «не выйдет». Потому что в МиГе это стык работал «на сжатие», а в Петляковской машине большая их часть получится «на растяжение». И Владимир Михайлович, получив такой ответ, лично отправился в Москву…
Попутно (и вообще-то против своей води) ему пришлось доложить «лично товарищу Сталину» о причинах «гарантированного срыва планов» — но этот доклад имел довольно серьезные последствия. В принципе, для Казанского завода (и лично для товарища Петлякова) позитивные: какие восстанавливаемые города или заводы остались без оконного стекла, Владимира Михайловича вообще не интересовало — зато, хотя план и был сорван, появились веские основания считать, что на выпуск десяти машин в месяц завод все же следующей весной выйти сможет.
А в «частной беседе» с Мстиславом Всеволодовичем Келдышем он договорился о том, что из института Келдыша в Казань приедет, хотя и не очень надолго, группа математиков, которые постараются найти решение очень непростой проблемы секционной сборки самолетов. То есть все же нее Пе-10, с этой машиной все было в общем-то понятно — но КБ усиленно занималось проработкой следующего проекта: в КБ товарища Климова шла усиленная разработка турбовинтового двигателя на пять тысяч лошадиных сил. Лишь немного более мощный, чем используемый на Пе-10 бензиновый Рыбинского завода, но с ожидаемым весом в полторы тонны вместо трех с лишним. А это и более шести тонн экономии веса всей машины, и крыло можно было сделать «попроще и полегче». А главное — все же «лишних» четыре тысячи сил на взлете позволяют грузоподъемность самолета прилично увеличить — а, следовательно, больше топлива взять. А если учесть, что двигатель и топлива должен потреблять почти на четверть меньше поршневого…
Вообще-то турбовинтовыми моторами занималось довольно много конструкторов. И первым придумать работоспособный двигатель сумел Павел Соловьев. А попробуй тут не суметь, если товарищ Мясищев буквально стоит за спиной и палкой лупит за мельчайшую задержку в работе. Правда получившийся мотор никого из конструкторов особо не впечатлил, и не из-за технических характеристик, а из-за крайне низкой надежности. Очень сильно «дефорсированный» вариант мотора (всего-то в триста «лошадок») заинтересовал лишь товарища Камова: все же триста лошадей на двести пятьдесят килограммов — это было вполне прилично, а на «половинной» мощности мотор выдерживал (причем все четыре опытных мотора выдержали без малейших замечаний) и пятьсот часов непрерывной работы. Сейчас эти же двигатели были поставлены на ресурсные испытания по части гарантированных циклов работы — но уже достигнутые значения были весьма интересны и два опытных двигателя были уже переданы в КБ Камову. Он попросил еще два: у них в КБ шел «напряженный спор по выбору оптимальной конструкции», и — после разрешения от Шахурина — они принялись строить два принципиально разных вертолета. Одномоторных, но иметь «запасные моторы» оба крайне желали.
Но результаты их работ ожидались (в соответствии с планами все же) не очень скоро, а вот изготовить требуемое товарищу Сталину количество самолетов к параду было суровой необходимостью. А если стране что-то очень нужно, то оно, как правило, появляется. Рано или поздно появляется — а в сорок шестом году оно, это нужное, появилось даже «досрочно»: к седьмому ноября для демонстрации во время воздушной части парада было изготовлено не пятьдесят, а почти в полтора раза больше реактивных истребителей МиГ-15. Изготовлено, облетано, даже «передано в строевые части» — то есть на аэродроме ЛИИ успели подготовить для каждого самолета умеющего на этом самолете летать пилота. И все было счастливы — пока утром седьмого воздушный парад из-за паршивой погоды не был отменен.
Откровенно говоря, отмене воздушного парада обрадовались почти все авиаконструктора, кроме, разве что, Микояна: Артем Иванович надеялся, что «товарищ Сталин обратит внимание на созданный под его руководством истребитель». Очень надеялся, ведь ему почему-то резко сократили «список доступных благ», а брат на просьбы о помощи лишь недовольно морщился и ничего не делал. То есть один раз попытался что-то сделать — это когда Артема Ивановича исключили из Совета Главных конструкторов — а после этого лишь говорил «занимайся своими делами и не приставай». Конечно, Артем Иванович брата все же дожал, и тот пояснил свое поведение: