Быль о полях бранных
Шрифт:
— Ага!— обрадовался Бегич. — Значит, Рязань пала?
— Нет еще,— покачал головой гонец.— Верхний город держится. Там, в детинце, заперся Прошка-бей с тысячью урус-батыров и отбивает наш натиск.
— Та-ак. Значит, коназ Митька опять сильнее стал. — Бегич глянул на гонца: — Скачи в Рязань и скажи темнику Казибеку: пусть сюда идет. Удара в спину нам теперь опасаться нечего. Тысяча лапотников Прошки— тьфу, нет ничего! Пусть урус-бей в крепости сидит, если ему там нравится. Стоит ли возле него держать целый тумен отборных воинов!
— Слушаю и повинуюсь!— прокричал гонец, вскочил на своего разномастного коня и исчез из глаз.
— Вы меня убедили,— вдруг согласился со своими сподвижниками главный начальник ордынского войска.— Ковергюй, жги засеку! А ты, Кострюк, бери всех урусских невольников, и пусть они топорами прорубают завалы в другом месте. Пленных не жалей, пускай день и ночь работают!
— Топоров нет,— хмуро ответил молчаливый темник.
— Пошли воинов по заброшенным урус-ским селениям. Ищите пилы и топоры. К вечеру чтобы каждый пленный урус имел все необходимое для рубки леса!
— А если...
— Охрану крепкую приставь с луками,— понял его Бегич.— На ноги всем невольникам цепи надень. Что, учить надо?
— Нет. Все понял. Разреши нам удалиться.
— Разрешаю. И поспешите оба!
Темники ушли довольные, что наконец-то им удалось сломить упрямство своего начальника.
А мурза-бей расстегнул халат, снял с груди огромную золотую пайцзу с изображением льва, поднес к глазам и зашептал:
— О-о дух Славного и Могучего Джучи-хана, помоги мне сокрушить коназа Митьку и стать хозяином над всей Урусией! Я обещаю утешить прах твой, о великий хан, жизнями ста тысяч урусских данников. О-о Джучи-хан!..
Еще два дня стояли враги лицом к лицу, и ни те, ни другие не стремились к битве.
Но как только дым из засеки застил небо и обозначились пути прорыва ордынцев, Великий Князь Московский и Владимирский распорядился:
— Ночью уведем полки к Воже-реке. В покинутом боевом стане костры оставим, чтобы обмануть татар. Отход наш прикроют воевода Семен Мелик и князь Володимир Серпуховский с конными дружинами. Да мыслится мне, Бегич еще долго не сунет теперь голову свою на поле недавней брани, опасаясь западни. Пуганая ворона и куста боится!
Глава восемнадцатая
День беды ордынской
Двое суток стояли татары на правом берегу реки Вожи, не решаясь атаковать броды. Ковергюй, Кострюк и Казибек побуждали Бегича к решительному действию. Но тот медлил, предчувствуя беду, молился подолгу — черных языческих шаманов призывал, и те нашептывали ему волю древних кипчакских богов. Страх удерживал мурзу на месте, остерегали и недавние жестокие удары руссов на засечной линии. Бей пригласил к себе звездочета Сандуллу-факиха...
Тумены волновались.
— Зачем Бегич привел нас сюда?— вопили воины.— Или мы, как овцы при виде волков, будем дрожать перед собственными данниками?!
Иные нетерпеливые сотники со своими батырами, взбурлив броды, пересекали Вожу и схватывались с передовыми русскими дозорами. Неистово рубили врага, теряли своих десятками, но не получали подмоги и возвращались назад злые и возбужденные недавней схваткой.
— Урусы недалеко стоят, — сообщали лихие разведчики мурзам.— На пять полетов стрелы от берега всего.
— Коназ Митька освободил нам место для переправы,— докладывали темники Бегичу.
— Это меня и настораживает,— отвечал сподвижникам полководец, спрятавшись от войска в большой войлочной юрте.— Коназ Митька наверняка приготовил для нас ловушку. Звездочет Сандулла-факих сказал мне сегодня о неблагополучном расположении планет и светил небесных. Звезды предрекают нам неудачу или даже саму смерть. Разве вы хотите смерти?
— Смерти мы не хотим, и со звездами шутить не стоит,— говорил самый словоречивый темник Ковергюй.— Однако светила движутся по небу и должны же когда-нибудь повернуться на удачу нам. Когда это произойдет?
— Скоро,— утешил его Сандулла-факих.— Только подождать надо, ибо на все воля Аллаха Всемогущего и Всемилостивейшего! — Ученый астролог молитвенно сложил ладони и устремил кроткий взор свой в бездонное жаркое небо.
Звездочет совсем не разбирался в военном деле, но и его пугало грозное русское войско за рекой, а живой ум подсказывал: раз урусы не ушли и ждут, значит, «коназбаши Димитро» уверен в своей победе. Потому-то звезды «говорили и сходились» сообразно желанию осторожного мурзы Бегича. О-о, Сандулла-факих тонко разбирался в людях и умел безошибочно угадывать их желания...
— Жаль, погиб Кара-Буляк,— сетовали темники.— Только он мог побудить мурзу-бея к действию. Бегич боялся брата самого султана Мухаммед-Буляка Гияс-ад-Дина.
— Потому и погиб славный туменбаши, что подобно юнцу кинулся с арканом на урусского медведя Осляб-бея,— возражал им осторожный тысячник Абдуллай...
Руссам тоже надоело стоять в бездействии и квасить тела под кольчугами на жгучем августовском солнце. Воеводы Лев Морозов и Тимофей Вельяминов, который только что прорвался с конной дружиной к главным силам, говорили Дмитрию Ивановичу:
— Надобно первыми ударить по ордынцам. Не велика беда, коль собьют нас. Позади скрытно три полка стоят! Наведем на них воинство Бегичево — под самострелы. Сами же с боков ударим. И победа!
— А какой кровию? — насмешливо спросил их Великий Князь.
— Да, крови русской при сем мы больше прольем, — горячился Лев Морозов, — зато...
— Мы — это не только ты один! — нахмурил брови Дмитрий Иванович. — Не слишком ли легко научились мы бросать жизни людские на острые копья да кровь братскую лить понапрасну?