Была только любовь. Воспоминания о блокаде
Шрифт:
Оказалось, что вчера, копая окопы почти под носом у немцев, девушки обнаружили огороды дачников. Некоторые так и не были убраны осенью. Картошка на них, конечно, замерзла, но мороженная картошка лучше голода.
Поэтому Нина и еще одна девушка, Валя, решили ночью попробовать расковырять замерзшую землю и добраться до урожая, чтобы подкормить своих родственников.
Им повезло, на нескольких грядках земля оттаяла от сгоревшего рядом танка, и они выкопали картошку, набрав ее по целому ведру. Но немцы их засекли и стали стрелять.
Нине прострелили руку, а Валю убили. Сказав это, Нина заплакала.
– Меня подобрал местный дедушка, промыл рану и довез на телеге до дома. Валину картошку он забрал себе. Ему нужно было вернуться в артель на работу, поэтому донести до квартиры он не успевал.
Нина никак не могла успокоиться. Она очень боялась, что в полку хватятся ее и отдадут под суд за самовольный уход из части.
– Мне нужно до утра успеть вернуться, – повторяла она.
Рука у нее распухла и болела ужасно. Температура поднялась до 39,5 градусов.
Софья всю ночь звонила своему начальству, рассказывая, что ее дочь ранили, когда она копала траншеи, и необходимо срочно положить ее в больницу и освободить ее от этой работы из-за контузии, сообщив ее командованию о случившемся.
Только к пяти часам утра ей удалось получить добро и указание, в какую больницу везти Нину и к кому обратиться.
У Нины к этому времени температура перешагнула 40-градусную отметку, и началось заражение крови, как оказалось позже. Проводив Нину в больницу, Софья, так и не отдохнув, пошла на работу.
К счастью, Нину удалось спасти и ее руку тоже.
Вообще, несмотря на ужасный холод и голод, жильцы коммунальной квартиры все-таки бывали счастливы и оттого, что удавалось выжить, спасти детей, получать письма с фронта.
Последнее радовало особенно.
Чаще всех писал письма домой Владимир. Он писал матери и Софье.
Поскольку он служил вместе с Иваном Рябовым, тот был его комбатом, то он рассказывал о фронтовых новостях и за себя, и за командира.
Командира он расхваливал взахлеб, рассказывая о героических подвигах Ивана с гордостью и восхищением.
По его словам, Иван был самым выдающимся разведчиком на их фронте. Иван уже был старшим лейтенантом, и командование очень ценило его.
Сам Рябов о себе ничего такого не писал. Он больше интересовался, как себя чувствуют все домочадцы, постоянно просил Нину простить ему его грехи и всегда передавал привет Софье Сергеевна и теще.
Как-то, прочитав его письмо, Елена сказала Софье:
– Больше всего я рада, что Иван не отец Валерика.
– Ты посмотри на его мордашку. Он же вылитый грузинчик. Помнишь, к Зойке ходил одно время какой-то Ашот, кажется?
– Неважно, Валерик наш общий ребенок, и Сашенька с Виталиком тоже наши дети, – ответила Софья. – Ведь на мои бесконечные объявления о них так никто и не откликнулся.
– Конечно! – согласилась Елена. – Но мне жаль Нину. А так она хорошо относится к сыну Зои. В доме мир и понимание.
– Да и Зоя очень изменилась. Где что ни раздобудет, все отдает в общий котел.
– Вот и чудесно! – обрадовалась Софья. – Я тоже вчера письмо от Аркадия получила. Он передал его через своего товарища. Тот вчера был у нас в Смольном, принес две банки тушенки и буханку хлеба. Да еще три плитки шоколада. Но это для детей. Ну и так кое-что по мелочам. Я пока молчу, хочу нас всех порадовать на Восьмое марта.
Елена обняла Софью и спросила:
– Выйдешь за него замуж, если он вернется?
– Поживем – увидим, – ответила Софья. – Я ведь уже совсем старушка!
– Ты лучше всех молодых, и красивее, и добрее. Такого бриллианта, как ты, не найти! – заверила ее совершенно искренне подруга.
Глава 5
Шла вторая зима тяжелейшей блокады Ленинграда. Подчас казалось, что город вымер полностью. Но ленинградцы держались из последних сил. И не просто держались, а вели неустанную борьбу с потерявшим человеческое обличье противником.
После назначения на должность руководителя группы стенографистов у Софьи Сергеевны на квартире был установлен служебный телефон, и Софья выезжала на секретные совещания, часто проходившие на линии фронта, в любое время дня и ночи.
Как и все ленинградцы, она была так худа, что кроме прекрасных синих глаз от нее, казалось, ничего не осталось. Но сила духа этой женщины вызывала восхищение всех, кто ее знал.
Со стороны можно было подумать, что она слыхом не слышала, что такое голод и холод.
Приходя после суток изматывающей работы домой, Софья не укладывалась отдыхать, а старалась вникнуть в проблемы домочадцев и помочь им, чем только можно.
Вот и сегодня, не успев рано утром войти в квартиру и поздоровавшись с Ниной, спешащей до работы принести домой воду с реки, Софья, не раздеваясь, прихватила еще два ведра и санки и отправилась с ней вместе.
Когда женщины добрались до источника, там уже стояла большая очередь.
Впереди них стоял молодой, но совершенно изможденный мужчина с костылем вместо ноги.
Чувствовалось, что сил стоять на одной замерзшей ноге у него больше нет.
Софья тут же обратилась к нему:
– Вы бы присели где-нибудь, мы наберем вам воду и поможем довезти. Вот у нас и санки есть.
Нина недовольно толкнула ее под локоть, давая понять, что они не справятся с этой задачей.
Мужчина тоже посмотрел на Софью неодобрительно.
– Я сам управлюсь, – голосом, не терпящим возражения, ответил он.
Софья поняла, что ее жалость оскорбила его, и притихла.