Была только любовь. Воспоминания о блокаде
Шрифт:
Очередь двигалась медленно. Изможденные голодом и холодом люди еле вытаскивали свои ведра из проруби.
Когда подошла очередь гордого молодого человека, его костыль поскользнулся на льду, и он почти полностью окунулся в воду.
Стоявшие за ним Софья и Нина побросали свои ведра и устремились на помощь, еле вытащив парня из воды.
Они оттащили его от проруби.
Кто-то из очереди набрал их ведра и отнес поближе к хозяйкам.
Софья сказала Нине:
– Давай попробуем усадить его на
Двое ребят-подростков помогли им привязать мужчину и его костыль к саням.
Нина взяла два ведра, а Софья впряглась в сани и подхватила ведро с водой пострадавшего.
Так и покатились по дороге, которой, казалось, не было конца. Но все-таки с постоянными остановками и передышками добрались до дома.
Больная и очень ослабевшая в последнее время Елена помогла втащить совершенно замерзшего и покрывшегося ледяной коркой мужчину в квартиру. Общими усилиями сняли с него одежду и стали растирать и закутывать его.
Софья распорядилась уложить его на кушетку в свою комнату, где обычно спала Елена.
– Поспим в одной кровати, – сказала она ей.
– Попробуй вызвать врача, – попросила она Елену, – но думаю, его не возьмут. Там такой же холод, как на улице, и никаких медикаментов!
Вся квартира ухаживала за пострадавшим инвалидом. Больной с температурой, зашкаливающей за 40, долго не приходил в себя, постоянно бредил.
В медчасти Смольного Софье удалось раздобыть 100 граммов спирта и пачку аспирина, но состояние больного оставалось прежним.
Врач, приехавший по вызову, сказал, что увозить в больницу его бесполезно, и если они не хотят его смерти, то желательно оставить его дома и достать пенициллин.
Но где его взять, вот в чем вопрос.
Софья сняла с руки свои золотые швейцарские часики и попросила Нину постараться выменять на них на базаре лекарство.
Три дня Нина проторчала на толкучке, но пенициллин так и не достала. А больному становилось все хуже.
Пришлось Софье вновь идти к Борису Абрамовичу. И старый ювелир достал необходимое лекарство. Чрез три дня больной наконец-то очнулся и смог назвать свое имя.
Глава 6
Целую ночь длилось заседание военного совета, и Софья уже еле держалась на ногах.
Наконец, к трем часам дня начальник Софьи, Алексей Георгиевич, по старой привычке всегда называвший ее Сонечкой, распорядился всем ехать по домам, оставив в группе двух дежурных.
Софья, уже одетая, стояла в кабинете, когда раздался звонок и, подняв трубку, она услышала голос их телефонистки Наташи:
– Софья Сергеевна, вас спрашивают из Волховского военного госпиталя.
– Кто? – устало поинтересовалась Софья.
– Какой-то Воротников Владимир Семенович! Соединить?
– Господи! Что с ним? Соединяй скорее! – чуть не крича, сорвалась Софья.
Удивленная Наташа, знавшая Софью Сергеевну как образец выдержки, с интересом соединила, а сама застыла у аппарата.
Софье же эти секунды показались вечностью, в которую она страстно молила Бога, чтобы с Володенькой ничего плохого не случилось. Но в трубку сказала очень сдержанно:
– Слушаю вас.
– Софья Сергеевна! – радостно прозвучал дорогой голос. – Это я, Володя.
– Солнышко мое, как ты, почему из госпиталя? – не сдержав волнения, задала сразу два вопроса Софья. У нее перехватило горло, и глаза наполнились слезами. Сказывались, по-видимому, бессонные сутки работы.
– Я в госпитале, в Волховстрое.
– Ты ранен серьезно? – почему-то шепотом, боясь услышать что-то страшное, спросила она.
– Да, был ранен, уже оперировали. Не волнуйтесь, все позади, – стараясь бодриться, ответил Владимир. – Только маме ничего не говорите. У нее и так больное сердце, – попросил он. – Как вы все там? Если бы вы знали, как я по всем вам соскучился!
– Сколько тебе еще лежать? – спросила Софья.
– Пока не знаю. Врачи об этом даже говорить не желают.
«Значит, что-то очень серьезное!» – пронеслось в голове Софьи. Сердце сжалось от боли и тревоги за любимого мальчика, самого дорогого и близкого из всех детей квартиры.
Но разговор она продолжила совершенно спокойно.
– Володенька, какой же ты молодец, что позвонил мне! Не волнуйся, маме мы пока говорить ничего не будем. А сама я постараюсь вырваться к тебе обязательно.
– Нет, нет! – воскликнул он. – Ни в коем случае, это очень опасно для вас! Ладога уже начала таять! Очень вас прошу, Софья Сергеевна, не нужно так рисковать. Я жить не стану, если с вами что-то случиться! Не нужно, Софья Сергеевна!
– Хорошо, хорошо, не волнуйся! – успокоила его Софья. – Расскажи мне о ранении.
– Ой, я больше не могу говорить. Но я так счастлив, что услышал ваш голос. Берегите себя! Привет и поцелуи всем, особенно маме, но не говорите, что я в госпитале! – и отключился.
Софья в слезах бросилась к Алексею Георгиевичу.
Тот выслушал ее с вниманием и пониманием и стал дозваниваться главврачу госпиталя. Выслушал все, что тот сказал, и сообщил следующее:
– Ранение тяжелое, но уже все позади. Лежит уже больше месяца.
– Помогите мне его навестить, Алексей Георгиевич, я должна его видеть. Он мой крестный сын. Я крестила его тайно на квартире, без ведома его родителей, когда ему было три годика. Для меня он больше, чем сын, я всегда считала себя в ответе за него, а теперь, когда погиб его отец, Семен Васильевич, тем более. Если я его не увижу, я не прощу себе этого.