Былинка в поле
Шрифт:
– Деньги берегу... А ты почему с плетью ходишь? Не скучаешь по Дуганову, а?
Афанасьев сделал зверское лицо, замахнувшись плетью на кузнеца. Тот даже глазом не моргнул.
– Неробкий молодец.
– Вот если я взмахну, - сказал кузнец, крутанув над своей головой ребровку, - по уши в землю уйдешь...
Разговаривая, они незаметно пришли к хатке кузнец,; вошли в палисадник под клен. Влас угощал Афанасьева водкой, томил загадочными речами...
12
Проплакав в свое время, Фиска облегченно вздохнула:
теперь можно погулять,
Фиена участвовала в спектаклях и до того перевоплощалась в любую роль, будь то вдова или мужик-доходяга, что даже односельчане не сразу опознавали ее.
Фиена лезла в каждую семейную ссору, защищая женщин, виноватя мужчин. Чуть свет, только еще коров выгоЕЯЮТ, она уже сцепилась с каким-нибудь "угнетателем"
чихвостя его за несознательность. Вместе с Ненастьеь она помогала сиротам. С ходу стыдила баб за их темнот .
смиренность, звала сгуртоваться, чтобы отстаивать жеь ские права. Но вскоре Ненастьева и Яков откачнулись с нее, потому что Фиена учиться не хотела, зато все чаш, стала захаживать к Мавре за рюмкой.
Все говорят, что я ветрено гуляю,
Все говорят, что я многих люблю,
Вот про все я всегда забываю,
А про это забыть не могу!
и вызывающе хлопала по бедрам. Шла, распустив свои толстые, до пят, косы, раздувала ноздри, хишно щуря киргизские глаза.
Свекровь и свекор отворачивались от нее.
– А-а, вы любите Марьку, меня не любите, - наступала на них Фиена.
– Не заносила бы хвост на сторону, - советовал Кузьма.
– У меня муж погиб! Не имеете права ругать мевя.
Фиена всхлипывала, потом пускалась плясать. Отдышавшись, требовала раздела: - Отдайте мне мой пай! Лошадь и корову, поставьте мне избу. Корову на милостыни сиротам раздам, пусть поминают моего Власа. А на лошади буду кататься.
– Тарарьш тебе в рот, дура!
– Василиса замахнулась на нее половником,.
– Только тронь, я казенная! Я общественная! Сожгу Библию!
Антоном угрюмо молчал, подавляя тяжелое бешенство,
– Власушка меня любил. Он у меня вот где находился!
– притопывала Фиена каблуком и вызывающе поворачивалась грудью к Автоному.
– Попался бы ты мне, куриный пастух. Я бы жилы из тебя повымотала! Запрягай лошадь в тарантас, поеду в волость за инструкциями.
Волость отвернется, уйду в монастырь!
Любила рыбу - сама бегала рыбачить, потом чай пила с ягодами - хотелось потолстеть. А как стала активисткой, работы не видали от нее.
– Хлеб убирать надо. Пшеница лезет с поля, - сказал Автоном.
– Езжайте страдовать. а я понянчусь с вашим Гришкой. Я люблю детей.
Вместе с отцом и женой Автоном скосил и заскирдовал пшеницу безостую на своих полях, потом собрался убярагь и тот, потаенно засеянный на казенных землях клин, уж не радуясь, что соблазнился распахать его по-воровскому. "Земля ничья, жирует бесплодно... А если накроют, пропал тогда я", - думал он. Ни матери, ни отцу он не проговорился об клине, знала только Марька. Но она наотрез отказалась убирать этот хлеб. В самую последнюю минуту открылся Фиене, соблазняя ее поехать с ним на уборку. Та жестко выговорила себе треть денег от продажи зерна с того участка...
Вокруг поля на десятки верст лежала извека не тронутая плугом земля... Объедут на жнейке несколько кругов, - Фиена правит лошадьми, сидя на высоком чугунном стульчаке, Автоном, упираясь ногами в палубу, сваливает колос к колоску, - ставят коней к колоде с овсом, а сами вязать снопы. Томит в долинке жаркое безветрие, пот заливает глаза, а они еще злее работают... В обед Фиен+ налила шулюм в чашку, загорюнилась под фургоном:
– У всех мужья, только я разнесчастная одна-разъедяная...
Автоном вытер мякишем хлеба дно чашки, запил айраном обед, посыпал лошадям сено ржаной мукой, прилег под фургоном. Но заснуть не дала сноха: ругаясь, плача, размахивая руками, ока кляла свою жизнь, всех Чубаровых с таким остервенением, что Автоном вскочил, yсмири взлетающие гневно руки ее, обняв крепко.
– Кума, свихнулась?
– Пусти, я тебе сестра, - она слабо вырвалась.
Он испугался ее слов, отодвинулся, весь взялся жаром.
Фиена же улыбнулась зло, расплетала косу, подняв подбородок на ветерок, держа шпильки в зубах, попросила невнятно:
– Ты мне помоги, кум, отделиться.
– Это я сделаю, Фиена Карповна, - согласился Автоном, украдкой, с томительной хмуростью взглядывая на ее так похорошевшее смуглое лицо, поднятое к горячему ветру. Ситцевое платьишко вылегло по фигуре, как мокрое.
"Выделить ее поскорее, пока не обкулачили. Промотает? Пусть, все равно прахом идет. Без нее спокойнее заживу", - думал Автоном, толкаясь около коней, отгоняя мух.
– А поможешь мне дом поставить, всегда будешь желанным гостем. Уж я бы тебя примала! А Влас что? Много ли жила с ним? Забыла его, думала по дурости, это когда получила похоронную: а что бы кум Автоном взял меня.
– Вот бы жизнь была! Как черти яблоки делили. Куриным пастухом дразнила, а то бы еще придумала.
– Правильно дразнила, щупал ты кур, а кого надо, не догадывался. Может, любила тебя...
– Замолчи!
Автоном сел на коня, двух взял по бокам в поводья, поехал на водопой.
...Разогнула спину Фиена, а совсем рядом сидит на своем коне седоусый Степан Кириллович; удивление и любопытство выступили на его задубленном лице.
– Так-так, государственную земельку прибираете к рукам?
Как ни в чем не бывало Фиена кивнула ему головой и засеменила к волушке, скручивая на ходу вязку, - умела работать, когда охота находила на нее, вот даже сейчас, без деверя Автонома, уехавшего в кузню наварить поводок жнейки.