Былины. Исторические песни. Баллады
Шрифт:
«Царица ты Марфа Матвеевна!
Твое ли это чадо на царстве сидит,
Царевич Димитрей Иванович?»
А втапоры царица Марфа Матвеевна заплакала
И таковы речи во слезах говорила:
«А глупы стрельцы вы, недогадливы!
Какое мое чадо на царстве сидит?
На царстве у вас сидит Расстрига
Гришка Отрепьев сын;
Потерян мой сын, царевич Димитрей Иванович,
на Угличе
От тех от бояр Годуновыех;
Его мощи лежат в каменной Москве
У
У того ли-то Ивана Великого
Завсегда звонят во царь-колокол,
Соборны попы собираются,
За всякие праздники совершают понафиды
За память царевича Димитрия Ивановича,
А Годуновых бояр проклинают завсегда».
Тут стрельцы догадалися,
Все оне собиралися,
Ко красному царскому крылечку металися,
И тут в Москве (в)збунтовалися.
Гришка-Расстрига догадается,
Сам в верхни чердаки убирается
И накрепко запирается.
А злая его жена Маринка-безбожница
Сорокою обвернулася
И из палат вон она вылетела.
А Гришка-Расстрига втапоры догадлив был,
Бросался он со тех чердаков на копья вострыя
Ко тем стрельцам, удалым молодцам -
И тут ему такова смерть случилась.
Плач Ксении Годуновой
Сплачетца мала птичка,
Белая пелепелка:
«Охти мне, молоды, горевати!
Хотят сырой дуб зажигати,
Мое гнездышко разорити,
Мои малыи дети побити,
Меня, пелепелку, поимати».
Сплачетца на Москве царевна:
«Охти мне, молоды, горевати,
Что едет к Москве изменник,
Ино Гриша Отрепьев Рострига,
Что хочет меня полонити,
А полонив меня, хочет постритчи,
Чернеческой чин наложити!
Ино мне постритчи ся не хочет,
Чернеческого чину не здержати:
Отворити будет темна келья,
На добрых молотцов посмотрити
Ино ох милыи наши переходы!
А кому будет по вас да ходити
После царского нашего житья
И после Бориса Годунова?
Ах милый наши терёмы!
А кому будет в вас да седети
После царьского нашего жития
И после Бориса Годунова?»
Сборы польского короля на Русь
Собирался король на святую Русь,
Не дошедши Москвы, остановился за пятьсот верст,
За пятнадцать верст городу Волоку,
Во уезде, селе Федоровским,
Во любимаим дворце государевом.
Писал ерлыки скорописные,
Отсылал ерлыки в каменну Москву
Ко тому ли воеводе московскому,
Корамышину Семиону Костентиновичу:
«Ох ты гой еси, воевода царев,
Корамышин Семион Костентинович!
Ты отдай мне Москву без бою,
Без того ли кроволитья великого!»
Что ответ держит ему воевода царев:
«Ты б… сын, король и с королевою!
Не дошедши Москвы, ты похваляться стал
Я силу твою конем потопчу,
Кольчужничков и латников всех в полон возьму!»
За досаду королю показалося,
Взволновался король, сам боем пошел,
Да насилу король сам-третей ушел.
Бегучи король заклинал сам себя:
«Не дай, Боже, ходить на святую Русь,
Ни мне, королю, ни брату мому!»
И еще этим король обесчестил сам себя.
Дворянам-боярам – им выслуга,
А служивым солдатам – им жалованье.
Донским казакам сукна на кафтан,
А нам, молодцам, по стакану пивца,
Кто бы нам поднес, мы бы выпили,
Хозяина с хозяюшкой проздравствовали!
Лжедмитрий II
Из-за шведский, из литовский из земелюшки
Выезжает вор-собачушка на добром коне,
На добром коне во чисто поле,
Становился вор-собачушка под столицею,
Под столицею в славном рубеже.
Он расставливат бел-тонкой шатер,
Расстилает во шатрике шелковой ковер.
Рассыпает на коврике золоты бобы,
По бобам стал вор-собачушка угадывати:
Не казнят-то нас и не вешают,
Ужи много нас жалованьем жалуют.
Садился вор-собачушка на добра коня,
Он поехал вор-собачушка во чисто поле,
Из чиста поля во царев дворец.
Подъезжает он ко цареву дворцу.
Приезжает он на широкий двор,
Слезает вор-собачушка со добра коня,
Он свого коня не привязыват,
Не привязыват, никому не приказыват.
Выходил же вор-собачушка на красен крылец,
Он самим боярам не кланяется
И самой государыне челом не бьет.
Он садился вор-собачушка за дубовый стол,
Вынимает вор-собачушка ярлыки на стол,
По ярлыкам вор-собачушка стал расписываться:
«Я самих же то бояр во полон возьму,
А с самою царицею обвенчаюся!»
Скопин-Шуйский
Ино что у нас в Москве учинилося,
С полуночи у нас в колокол звонили?
А росплачутца гости москвичи:
«А тепере наши головы загибли,
Что не стало у нас воеводы
Васильевича князя Михайла!»
А съезжалися князи-бояря супротиво к ним,
Мстисловской-князь, Воротынской,
И межу собою они слово говорили,
А говорили слово, усмехнулися:
«Высоко сокол поднялся