Быть Руси под княгиней-христианкой
Шрифт:
— Эль-мерзебан, дорога для наступления свободна, — довольным голосом доложил подскакавший к Мохаммеду Бахтияр.
— Вижу, — хмуро бросил тот. — Только какой от этого теперь толк? Пока мы расчищали себе путь, русы пробили ворота для своего возвращения в город. Полюбуйся.
Действительно, своевременно обнаружив засаду, противник успел собрать в два ударных кулака свою рассыпавшуюся по долине и занятую преследованием беглецов конницу прежде, чем дейлемиты сумели всей массой покинуть Лисью щель и выстроиться для боя. А задержка с наступлением запасной пехоты позволила врагу нанести обоими конными отрядами согласованный удар по заканчивавшим построение в боевой порядок дейлемитам, прорвать их строй и очутиться у них за спиной.
Засада могла сыграть уготованную ей роль при наличии двух условий: если бы конница из засады действовала согласованно со своей засадной пехотой, и если бы их удар был нанесён по противнику до того, как он успеет собрать и выстроить для отражения нападения своих рассыпавшихся по долине, занятых погоней дружинников. Однако противник оказался расторопнее, чем ожидал Эль-мерзебан, а собственные воины намного трусливее, чем он предполагал, и засада смогла лишь спасти от гибели часть беглецов, но не принесла ожидаемую победу. Конечно, можно было бы продолжить сражение, но пожелал бы этого противник? Да и был ли в этом смысл, если для достижения победы пришлось бы бросить в бой всех конных и пеших дейлемитов, так необходимых для войны с Хусейном?
Однако Бахтияр был не только опытным полководцем, но и умелым дипломатом, а поэтому не сказал того, о чём думал.
— Да, Эль-мерзебан, ты прав, русы ускользнули из-под нашего удара. Но конные дейлемиты могут напасть на викингов и задержать их до подхода своей свежей пехоты. Прикажешь отправить её в бой?
— Пусть всё остаётся как есть. Русы не бросят викингов на произвол судьбы и обязательно придут им на помощь. И это будет началом нового сражения, выиграть которое мы сможем, лишь послав в него дейлемитов. А этого пока делать никак нельзя. Жаль, что засада не оправдала наших надежд, но противник, особенно русы, понёс изрядные потери и не сможет представлять больше для нас серьёзной угрозы как возможный союзник Хусейна.
— Значит, мы добились своего, Эль-мерзебан: остались один на один с Хусейном и сохранили при этом основное своё войско из дейлемитов. Разреши мне отправиться к воинам и сообщить, что противник разбит и спешно отступает в город, впервые оставив поле битвы за нами. Это победа, и она должна окрылить наших воинов в предстоящей войне с Хусейном.
— Только не упоминай об отступлении противника, — сказал Али. — Русы и викинги — язычники, они сжигают своих убитых на кострах, и поэтому никогда не оставляют их тела на полях сражений. Они уйдут в крепость, лишь подобрав своих раненых и павших. Уверен, что наши воины испытают огромную радость уже оттого, что сегодня им не пришлось, как обычно, стремглав удирать из долины в горы, пусть довольствуются этим...
Вечером у стен Бердаа запылал огромный погребальный костёр. На его верху лежали рядом тела главного воеводы Олега и сотника-витязини Роксаны. Свенельд, вступивший в права главного воеводы вместо Олега, а за ним ярл Эрик обратились к Перуну и Одину с просьбой принять к себе на Небо души погибших в сегодняшнем сражении отважных русичей и викингов и поклялись отомстить врагам за их смерть. Но, взывая к богам и находясь позже у бушующего огня, Свенельд думал о другом: отныне он — главный воевода войска и в его полной власти свершить всё, о чём они говорили с Глебом и на пути чего до сих пор стоял ушедший сегодня к Перуну Олег.
Вслушиваясь то в быструю, возбуждённую речь прославленного своей учёностью армянина Моисея Каганкатваци, то в её монотонный пересказ толмачом из местных армянских купцов, Свенельд был благодарен Глебу, настоявшему на их встрече. Вначале прибывший из Карабаха армянин не вызвал интереса Свенельда — тот совершил опасный путь для беседы с Олегом, а не с ним, да и какую пользу мог извлечь главный воевода от разговора с учёным мужем, посвятившим свою жизнь описаниям событий, происходивших на Кавказе и вокруг него? Но оказалось, что общение с этим невысоким, юрким человеком с пышной шевелюрой и полуседой кудрявой бородой могло оказать на планы Свенельда не меньшее значение, чем действия войск Эль-мерзебана, ставшего лагерем невдалеке от Бердаа и, по всей видимости, готовившегося к его осаде.
Из рассказа Моисея Свенельд узнал, что кавказские христиане всецело на стороне русичей, сражающихся с мусульманами, искореняющими на Кавказе веру в Христа, а в Карабахе, прародине армян и одном из очагов кавказского христианства, в храмах даже молятся за дарование побед русскому воинству. Ещё это объясняется тем, что, хотя русичи язычники, их великая княгиня Ольга — христианка, и кавказские христиане верят, что рано или поздно свет истинной веры воссияет над всей Русью, которая вместе с Византией станет их защитницей от захватчиков-мусульман.
Весь Кавказ и побережье Хвалынского моря поражены отвагой и мужеством русичей, успешно сражающихся с намного превосходящим их по численности противником, причём таким опытным и храбрым, как дейлемиты и кызылбаши. А восторженные отзывы о главном воеводе Олеге, не проигравшем ни одного сражения и запретившем грабежи и насилие в отношении жителей завоёванного Аррана, достигли даже Багдада, и его подвиги сравнивают там с деяниями самого Искандера Двурогого [85] . Он, Моисей, искренне скорбит о гибели воеводы Олега, однако надеется, что Свенельд, бывший доселе правой рукой главного воеводы, окажется таким же умелым и мужественным полковником и не уронит славы русичей и своего предшественника Олега.
85
Искандер-двурогий — Александр Македонский (356 — 323 до н.э.), царь Македонии с 336 г., воспитывался Аристотелем. Создал крупнейшую мировую монархию древности (распалась после его смерти). Искандер Зулькарнайн (двурогий), т.е. покоривший оба рога вселенной — запад и восток, так назвали Македонского в мусульманском мире.
Именно эти хвалебные слова об одержанных над Эль-мерзебаном победах и упоминание об Искандере Двурогом больше всего не нравились Свенельду и вызывали его раздражение. Он знал, что Искандером Двурогим на Востоке называли прославленного полководца древности Александра, сына македонского царя Филиппа, и сравнение с ним Олега больно ранило его самолюбие. Разве он, Свенельд, сделал меньше для побед русского войска, нежели Олег, который, кстати, как главный воевода, впервые принял участие в этом походе? Но это не все. Как будет выглядеть он, Свенельд, вздумай отдать приказ об оставлении Бердаа после нашумевших побед Олега? Да его тут же обвинят в трусости и малодушии, а то и в предательстве дела своего знаменитого предшественника. Ишь ты, Искандер Двурогий! Надо же было кому-то додуматься до такого!
Но кто бы ни додумался до этого сравнения, положение Свенельда он усложнил крепко: чтобы не замарать своего имени, он должен будет доказать, что, как главный воевода, ничем не уступает Олегу и если всё-таки будет вынужден оставить Бердаа, то лишь в силу безвыходности положения и после того, как свершит всё, что было в человеческих силах. Но для этого он должен выиграть хоть одно сражение у Эль-мерзебана, хоть одно! С четырьмя тысячами оставшихся у него русичами и викингами, которым противостоят уже почти сорок тысяч врагов. Но его честь воина и прежняя слава не позволят ему покрыть своё имя позором! Он не покинет Аррана без боя, и не просто без боя, а без выигранного боя!