Бывшая под елку

Ройс Мэри

Женя важно прикладывает пальчик к подбородку и задумывается, а потом у нее в голове явно зажигается лампочка.

— Я знаю! Знаю! — Тут она делает очень серьезное лицо и смотрит на нас с Тимуром по очереди. — Мы возьмем вот эту елку, — Женька указывает как раз на ту, на которую сначала подумала я, — и повесим на нее все гирлянды! И тогда Дед Мороз ее обязательно заметит!

— Отличная идея, Женек! — восклицает Тимур и теребит дочку по шапке, и Женя вся сияет от похвалы.

— Какая ты у нас умница! — соглашаюсь я. — Если бы не ты, пришлось бы нам спать в лесу.

— Да ладно. — Женя снисходительно машет рукой и улыбается. — Яблочко от яблони.

Мы с Тимуром резко переводим взгляд друг на друга и начинаем смеяться. Где она только услышала эту фразу? Но Женька все-таки права: у такого отца просто не могла родиться другая дочка!

Придя к единому консенсусу, Белов разворачивается и возвращается к снегоходу, чтобы взять топор. А я слишком не вовремя понимаю, что хочу писать…

— Я отойду ненадолго, а ты присмотри, пожалуйста, за дочерью.

На что Белов непонимающе хмурится.

— Куда намылилась? Приключений мало?

— Не твое дело! Ты лучше вон… — киваю в сторону елки, — делом займись.

Тимур закидывает топор себе на плечо и теперь возвышается надо мной, явно не одобряя мою самостоятельность.

— Я-то займусь, — он поправляет свою шапку, выдыхая облачко теплого дыхания, — но мне бы не хотелось потом искать тебя по лесу. Давай без неприятных сюрпризов, Саня.

— Единственная неприятность, которая у тебя есть, Белов, — это твой юмор и длинный язык.

На лице Тимура появляется широкая улыбка.

— На счет последнего я бы поспорил. — Он подмигивает. — На мой язык еще ни одна женщина не жаловалась.

— Значит, я буду исключением!

С этими словами я разворачиваюсь, но не так эффектно, как мне бы того хотелось, и все же, несмотря на ощущение, будто я в мешке, стараюсь дойти до первых кустиков горделивой походкой. Вот только когда слышу первый стук топора, понимаю, что можно было и не стараться. Мой бывшенький уже благополучно потерял ко мне интерес. Но это и к лучшему. Не хватало мне еще оправдываться перед ним о своих физических нуждах, он и так за последние дни слишком приблизился как к моей личной жизни, так и к голой заднице, как бы двояко это ни звучало.

Оглядываюсь назад и, убедившись, что Тимуру не будет меня видно, ныряю под раскидистую еловую ветвь. Блин, блин, блин… Я так хочу в туалет, что, пока задираю куртку и пытаюсь расстегнуть пуговицу на штанах, не перестаю переминаться с ноги на ногу. Я еще никогда не прикладывала столько усилий, чтобы просто сесть и пописать. Но когда наконец я заканчиваю процедуру, отморозив все, что только можно было, быстро натягиваю трусики и, придерживая штаны у коленей, выбираюсь из-под ветки, чтобы выпрямиться и одеться. Я уже собираюсь натянуть подштанники, но тут что-то идет не так, и, потеряв равновесие, я делаю два шатких шага вперед, машинально дергаю подштанники вверх, вот только натянуть не успеваю, потому что меня ведет в сторону, и в следующее мгновение моя задница, упакованная в одни лишь труселя, приземляется в снег.

Я не знаю, что громче: мой оглушительный крик или же эхо, разлетевшееся на весь лес. Это просто кабздец какой-то.

Зажмуриваюсь и, задержав от холода дыхание, поворачиваюсь на бок, но делаю только хуже, потому что проваливаюсь еще глубже в сугроб. Новая волна колючего холода впивается в обнаженную кожу тысячами иголок, да так, что между ног все болезненно сжимается, и я снова вскрикиваю.

— Саша? Ты где?

Хнычу, ударяясь затылком о снег. Твою мать. Ну вот за что-о-о?

— Я зде-е-есь…

Хруст снега приближается, а потом большая тень нависает надо мной, прежде чем я слышу приглушенное ругательство бывшего мужа и перед моими глазами показывается его протянутая рука.

— Давай, Снежинка, хватайся. Этот нудистский утренник мы можем продолжить в более теплом месте.

— Не издевайся, Белов, лучше просто помоги.

Выдыхаю облачко пара и берусь за его предплечье, но когда Тимур начинает меня тащить, моя рука соскальзывает, и я визжу от того, что снег попал в самые трусики. И тут он теряет терпение, наклоняется и, схватив меня подмышки, одним резким движением ставит на ноги.

Я же шиплю и морщусь от того, что кожа онемела от холода и теперь любое прикосновение отдается жгучей болью, но кое-кого это совершенно не волнует. Бубня себе под нос ворчливые присказки, Тимур быстро отряхивает мои обледеневшие ляжки от снега. А мне хочется его и ударить, и одновременно умолять, чтобы он не останавливался, потому что его движения разогревают онемевшую кожу, даря легкое облегчение.

— Чем вы тут занимаетесь?

Звонкий голос дочери вынуждает меня вздрогнуть и оттолкнуть от себя Тимура. Он от неожиданности заваливается в снег, отчего дочка начинает хохотать так, что ее смех заполняет все вокруг.

— Мамочка, почему ты без штанов?

Сжав челюсти, я, раздраженная своим положением, пытаюсь натянуть на себя подштанники.

— Твоя мамочка не может без приключений на свою пятую точку, — ворчит Белов в попытке подняться из сугроба, но снова проваливается в него. Мои губы невольно дергаются. Хоть какая-то сатисфакция.

— Милая, а как же елочка? — пыхчу я то ли от холода, то ли от усилий, которые прикладываю. — Ты что, оставила эту красавицу одну? А если ее займет кто-нибудь другой?

Поднимаю взгляд на дочку, не прекращая возиться с подштанниками, замечая, как она удивленно обнимает лицо ладонями в варежках и выпучивает глаза.

— Нет, нет, нет! — она мотает головой, а потом решительно топает ногой и заявляет: — Это наша елочка!

— Тогда присмотри за ней, милая. А я сейчас подойду.

— Хорошо, мамочка, — дочка разворачивается и вприпрыжку убегает по протоптанным следам.

В этот момент Тимур встает на ноги и, быстро отряхнувшись, шагает ко мне.

Я даже не успеваю воспротивиться, как он наклоняется и одним резким движением натягивает обратно на мою задницу еще две пары штанов, а когда возвращает меня в состояние луковички, укоризненно вздыхает и выпрямляется, бросая на меня недовольный взгляд. Я уже знаю, что за этим последует, поэтому действую на опережение, тыча пальцем ему в грудь.