Ц 6
Шрифт:
И в то же время в голове будто кино крутили. Я видел извилистую колею, уводившую за ворота, мимо весовой, мимо приземистых мастерских, между громадных корпусов, сжимавших проезд — и вот он, 2-й суперфосфатный!
Ну, тогда я не вангую вовсе! Это уже телетаксия какая-то, а не проскопия! Я вижу дорогу как бы глазами Риты. Или «Кирилла»?
Меня передернуло. Да какая разница!
Томительное ожидание выматывало, выедало жалкие остатки терпения и выдержки. Поэтому, стоило за прыгавшим лобовым стеклом разойтись деревьям и прорезаться бетонным коробкам химкомбината, вяло курившихся дымом да паром, я подскочил на пухлом сиденье.
— Подъезжаем!
— А куда? — пригнулся Рустам. — Объехать, может?
— Нет-нет! Прямо через весовую, и скорости не снижай!
— Правильно, — кивнул Умар Юсупов. — Сирену не включай, а вот мигалку…
— Врубать?
— Давай!
Серая, меченная красными крестами «буханка» шустро миновала ворота. Из сторожевой будки выскочила парочка «партизан» — в ватниках, с ППШ на груди, — но стрельбу поднимать не стала. «Скорая», все-таки. Мало ли… Вдруг кому из командиров поплохело?
— Куда? — отрывисто бросил Рустам.
— Мимо мастерских! — заспешил я, привставая. — Вон туда, где компенсатор! И прямо!
Громадные трубы, изогнутые буквой «П» и кое-как укрепленные решетчатыми стойками, шипели паром. На их круглых боках отливали яркой охрой потеки ржавчины и белели небрежно намалеванные буквы с цифрами. Нырнув под компенсатор, как в триумфальную арку, «буханка» угодила в узкий промежуток между гигантскими корпусами, бетонные панели которых мало отличались по цвету от запыленных стекол.
— Влево! И направо!
Тоскливое чувство близящегося провала стеснило грудь, но я упрямо сжал зубы. Встал, согнувшись, и вцепился руками в переднее сиденье.
«А фиг вам! Всем!» — метнулась злая мысль, будто выманивая из глубин естества простенькую идею. Я припомнил всю гамму ощущений, когда на меня находило, засвечивая картинки будущего, сосредоточился и…
Коленки дрогнули, подламываясь, но ничего, устоял. Знаю, что будущее нельзя предсказать — колоссальное число случайностей, которое множится, ветвится и интерферирует каждый миг, не просчитаешь. Но я видел, что произойдет за ближайшие полчаса! И безо всякой сновидной чепухи — ясно, четко, точно!
— Парни… — вытолкнули мои губы. — Чую, всё будет хорошо!
— А иначе я не согласен! — осклабился Умар, оборачиваясь с переднего сиденья и обдавая запахом курева.
Впереди открылась асфальтированная «улица» между цехами. Старый суперфосфатный, под номером один, чудился уплощенным рядом со вторым, вымахавшим метров на сорок в высоту. Но первый хоть гудел да погромыхивал, выдувая в трубу плотный дым, а вот новый корпус лишь эхо пускал рикошетами. Огромные рамы с частым металлическим переплетом пока не знали стекла, и внутрь цеха заметало снег — белые искристые шапки оседали на серых фундаментах и ребристых контейнерах FESCO.
— Там засада! — напрягся я. — Сворачивай направо, в ворота!
Одна из громадных створок, обвисавших на петлях, стояла распахнутой, дугами прочертив снежную корку до самого трещинноватого асфальта. А на другой, белым по синему, тянулась трафаретная надпись: «РЕАКЦИОННОЕ».
«Буханка» юркнула за ворота, и все шумы разом усилились.
— Девушка здесь, — быстро заговорил я, поглядывая в окна, — но снаружи не подойти, всё простреливается. Двинем по цеху, только, пожалуйста, слушайте меня! Тут этих сраных борцов — сотни полторы, а нас шестеро, зато я их первым замечу!
— Маринка кое о чем намекала, — усмешка тронула уголок рта Рустама. — Выдвигаемся!
Автоматы спецназ перекинул за спину, чтобы не мешали, и вооружился ПБ — бесшумными пистолетами, внешне похожими на «Макаровы» с навинченными глушителями.
По гулкому трапу с дырчатыми ступеньками мы взобрались на площадку вокруг огромной круглой суперфосфатной камеры, похожей на серебристый газгольдер. Камера чуть заметно вращалась, прокатывая свой вес по роликам толщиной в руку, а внутри, под неподвижной крышкой, фосфоритовая мука мешалась с горячей серной кислотой. Ото всей этой химической реакции накатывало тепло, в воздухе носился неприятный парной запах, а кое-где растекались лужицы.
Фонари под толстыми, заляпанными колпаками и решетками, цедили тусклый оранжевый свет, сгущая тени за мощными квадратными колоннами и выпуклыми боками емкостей. Пол, сваренный из железных листов с катанной рубчаткой, гудел под нашими ногами, но не выдавал — весь цех полнился неумолчным грохотом приводов, глухим воем насосов и вентиляторов, шипеньем и клокотаньем в извивах труб — крашеных стальных, тускло блестевших титановых и даже стеклянных, заключавших в себе бурлящие молочно-белые струи.
Никто из спецназовцев не мог видеть дозорного в расстегнутой тужурке и потной футболке, но я знал, что он спускается по трапу — по ту сторону булькающего сгустителя, клацая сапогами по изъеденной керамической плитке, и отряхивая следы известки с мятых штанов.
Жить ему оставалось недолго — моя рука поднялась в жесте внимания и указала, откуда ждать «борца». Умар мягко вскинул оружие…
Я похолодел: а вдруг мне просто почудилось, и там никого? Но нет, губастый дозорный показался секунду спустя. Ступал он неуклюже и косолапя, но реакцией обладал на «пять с плюсом» — завидев нас, шуганулся, перехватывая «калаш».
ПБ вздрогнул первым. Пуля разорвала «революционеру» горло, и кровь хлестнула, окатывая бок сгустителя в натеках серой краски.
Никакими отрицательными эмоциями или переживаниями я в этот момент не маялся. Вообще ничего не чувствовал, кроме изматывающего желания найти и уберечь. Сколько новых зарубок на рукоятке «кольта» мне надо строгануть за сегодня? Одну? Две? А какая разница? Чем больше сгинет вражья, тем лучше!
Хотя, возможно, подобное равнодушие к чужим смертям объяснялось двойственностью натуры попаданца — я до сих пор делил душу между прошлым и будущим. Не получалось у меня полностью погрузиться в настоящее! Да и какое из них считать подлинным? То, в котором живу сейчас, или то, в котором жил? И выходит странный психологический выверт — многие люди из тех, кого знаю, кто живет здесь и сейчас, мертвы для половинки моего «Я». Мне памятны похороны и Брежнева, и Суслова, и Андропова.