Ц 7
Шрифт:
— Это он, — обронил Кахлон, выскакивая из машины и низко кланяясь.
Недовольно покачав головой, Рухолла Хомейни толкнул резную калитку, проходя в тесный внутренний дворик, и Ари шагнул следом, продолжая кланяться, как заведенный.
Аятоллу забавлял почтительный человечек, испрашивавший прощения. Он скривил уголок рта в снисходительной улыбке, а Кахлон согнулся в последнем поклоне — и выпрямился. Пистолет с глушителем в его руке дернулся трижды, с коротким шипением выплевывая пули. Третья пробуравила лоб Хомейни, сбрасывая тюрбан.
Незадачливый
— Иншалла! — вытолкнул Ариэль.
Тот же день, позже
Чехословакия, Пльзень
Иржи Корда, заторможенный чех с лицом снулой рыбы, рулил машиной осторожно, соблюдая все правила. Мишин папа устроился рядом с Иржи, очень довольный — ему не улыбалось высиживать в выходной на месте водителя. На заснеженных склонах Шумавы их ждут не только спуски и прочие лыжные радости, но и деревенские яства, как то: шумавские картофельные зельники, суп «кулайда», печеная утка с кнедликами — и пиво цвета темного янтаря…
А он — за рулем «возидла»?[1] Ну уж, нет уж!
Рита, делившая заднее сиденье «Волги» с Настей и Лидией Васильевной, отвернулась к окну, пряча улыбку. За стеклом убегала назад Богемия…
— Пообедаем в Пльзене? — вывернул голову Петр Семенович.
— Ну-у, можно, — неуверенно ответила Мишина мама. — Только… Мы же все в лыжных костюмах…
— О, то не важно, пани! — воскликнул Иржи.
— Правильно! — поддержала его Настя. — Двенадцать уже, а я еще не завтракала!
— А чего ж ты?
— Сначала забыла, а потом… — понурилась «голодающая». — Пока собрались, пока оделись… Хотела же шпикачку взять, да так на столе и оставила! Представляешь, мам?
— Ужас! — улыбнулась родительница.
— Да кошмар просто!
А Рита всё поглядывала в зеркальце заднего вида. Порой на повороте оно отражало белую «Шкоду», смахивавшую на усохшую «Волгу». Легковушка держалась за ними от самой Праги.
— Подъезжаем!
Впереди обозначились шпили и купола старого Пльзеня. Новый город встречал типовыми параллелепипедами. Чистенько. Скучненько.
— Тут е одно место… — забормотал Иржи, выворачивая руль.
Рите показалось, что Пльзень состоит из сплошных перекрестков — уличные диагонали с извилинами как будто под запретом. А вот и то самое место — опрятная с виду кафешка, не ведающая дресс-кодов.
Уже после обеда — обычного комплекса, как в столовке, — Рита подошла к свекру.
— Петр Семенович, а вам не кажется, что во-он та «Шкода» нас преследует?
Гарин-старший благодушно хохотнул, пришатываясь к невестке:
— Это Мише надо сказать «спасибо», хе-хе… Нас пасут ребята из КГБ, год уже! Как только вся эта буча в Союзе поднялась, так нас сюда и сплавили, от греха подальше, к Праге поближе. Я-то сначала думал, что это Шокина идея, из министерства, ан нет! Так что, не переживай — свои!
—
— Все поели? — «пан директор» встал, руки в боки.
— Все! — дуэтом отозвались мама с дочкой.
— Все сходили… куда надо?
— Все!
— По машинам!
«Шумава — не горы, а пригорки», — думала Маргарита, провожая глазами плавные заснеженные увалы, встопорщенные буковыми зарослями, да пышными елками. Ну, это если сравнивать с Кавказом, куда юная Ритка Сулима ездила на соревнования. А для Средней Европы и так сойдет. Если уж плюгавенький Олимп считается горной твердыней, то о чем, вообще, говорить?
Наверное, задумалась девушка, эта ее неудовлетворенность — производное от чешской тесноты. Ведь для Союза поездка в горы — это дальнее путешествие, будь то Кавказ, Алтай или какой-нибудь Заалайский хребет. А тут… Только выехали — уже к Пльзеню подъезжаем! Круть-верть рулем — Шумава, Богемский лес…
«Волга» поднажала, одолевая тягучий подъем, и вошла в поворот — дорога впереди опоясывала гору широкой дугой. Слева — склон вниз, истыканный остроконечными елями, справа — склон вверх, поросший пихтами, если верить Иржи. Хотя, на Ритин взгляд, хвойные породы ничем особым не отличались.
Девушка оглянулась. Белая «Шкода» исправно катилась следом. Крутизна, что стремилась к небу по правую руку, отошла, делаясь пологой, и за деревьями замелькала узкая долина. По низинке скатывалась извилистая дорога со старенькой грузовой «Татрой» — приплюснутый капот синей кабины чем-то напоминал носорога, угрюмого и насупленного.
Неожиданно «носорог» сорвался с места — самосвал, пошатываясь и трясясь, набирал скорость. Рите стало не по себе, но, глянув на Иржи, она вернула себе спокойствие — водитель зорко поглядывал на «Татру». А вот и миновали съезд…
Рита похолодела — белая «Шкода» газанула, прокатываясь скорее, но и грузовик не собирался тормозить! Бампер, словно носорожий рог, с грохотом ударил в бок легковушки, протащил ее до самого обрыва, и сбросил вниз.
Девушка вскрикнула, а «Татра» спокойно развернулась.
— Ой, ужас какой! — запричитала Лидия Васильевна.
— Да он как будто специально врезался! — вознегодовал Петр Семенович.
— Да не как будто, а специально, — пожал плечами Иржи, притормаживая и съезжая на обочину, где курился дымком из выхлопной трубы старенький фургончик. — Выходим, пан директор! — сказал он обычным голосом. — Пересадка!
— Да что за ерунда! — вспылил Мишин папа.
— Выходим, — лязгнул Корда, неторопливо вынимая пистолет.
Петр Семенович шарахнулся к дверце от направленного дула, и нашарил ручку. Дверь отворилась, напуская в салон морозного воздуха, пахнущего снегом. За ветровым стеклом было видно, как из фургона «Фольксваген» неторопливо появляются трое, одетые, как охотники. Тот, что выбрался первым, широко расставил ноги, картинно поигрывая ружьем.
— Что происходит? — нервно, тонким голоском вскрикнула Лидия Васильевна.