Ц 7
Шрифт:
Бесшумно ступая, прошел в гостиную. Всё, как всегда…
Важно отмахивает маятник, качая тусклые медные отсветы, расталкивая секунды, а пальма под окном топорщит перистые листья, впитывая неяркий зимний свет.
Мои пальцы коснулись земли в вазоне — влажная. Не забыл Игорь Максимович зеленого любимца, полил перед уходом из жизни…
Легчайший ментальный шорох заставил меня встрепенуться — и замереть. Не мысль даже, отголосок мысли скользнул, задевая мой мозг невесомым перышком. Тсеван Римпоче!
«Попался! — улыбнулся я
Тот же день, позже
ЧССР, Шумава
«Фольксваген» довольно резво петлял по заброшенной лесной дороге, то завывая на подъеме, то взрыкивая на частых поворотах.
Гарины теснились на узких жестких лавочках, спинами колотясь о гулкие борта — машину шатало и подбрасывало на ямистой колее. Двое «охотников» засели в кабине, а третий делил с Иржи потертое сиденье в будке, карауля пленников.
Немчура развлекался тем, что корчил рожи, пугая девушек, и сам же кис от смеха, наполняя фургон вонью табака да пива.
— Идиот какой-то, — выцедила Настя.
— Не какой-то, — поправила ее Рита, — а полный.
«Охотник», хихикая, привалился в уголку подремать, а Иржи, снисходительно кривя губы, высказался:
— Ваша реакция понятна, но неосторожна.
— Ах, извините! — буркнула Настя.
— Пан Корда, — шевельнулся Петр Семенович, — судя по всему, вы продались не за кроны, а за марки?
— Представьте, нет! — с удовольствием ответил Иржи. — За доллары! Во вторник я вернулся из Москвы — помните? И там на меня вышел один странный тип… Индус какой-то. Завалился в мой номер, и предложил устроить вам лыжную прогулку, хе-хе… Ну, я с перепугу отказался, а этот индус… Или йог, или кто он там, вывалил на стол целую груду баксов! Не считая! Двести сорок две тысячи! — он блаженно улыбнулся. — Я ему тут же: «Да! Да! Согласен!», а этот тип даже расписки не взял. Позвонил вчера, и говорит: «Должок!»
— А вы хвастливы, — холодно усмехнулся «пан директор». — И болтливы.
— Да… — деланно пригорюнился чех. — Не изжил до конца тщеславие, — гнусная улыбочка изогнула тонкие губы. — Если честно, то у меня сразу два мотива — деньги и ненависть! Я очень люблю доллары, и терпеть не могу русских свиней!
— Сам ты свинья, — с отвращением вытолкнул Петр Семенович. — Шкурка продажная!
Черты лица Иржи исказились, но парировать выпад он не успел — фургончик остановился, глуша мотор. Неподвижность и безмолвие ударили по нервам.
— Выходим! — резко скомандовал Корда, дергая щекой. — На прогулку!
Еловая хвоя — колючая, а пихтовая — мягкая. Ритины руки быстро научились распознавать деревья, шумевшие на перевале.
— Шнелле!
Косолапый «охотник» по имени Отто шагал впереди — шатаясь и переваливаясь. Другой, отзывавшийся на «Руди», замыкал череду бредущих заложников. Как звать третьего немца, Рита не знала — он, вместе с Иржи, конвоировал русских, приглядывая с фланга.
Тропы не было — Отто вел группу, ориентируясь по ему одному видимым приметам, забираясь все выше и выше. Снег на склоне лежал плотный, лишь иногда наст не выдерживал, и ноги проваливались по колено в мелкую студеную пудру.
— Ахтунг…
Задыхаясь, девушка выбралась на широкую просеку, вдоль которой тянулся ряд тесно выставленных столбов с перекладинами, густо заплетенными колючей проволокой. Деревянными буквами «Т» они уходили направо и налево, словно отражаясь между двух зеркал, и теряясь в лесу. Граница.
— Соблюдать спокойствие, — раздал Иржи ЦУ, — и не привлекать внимание чешских стражей. Русских они недолюбливают, а в глухом лесу мало ли что может произойти…
Отто свернул к ложбине — руслу замерзшего ручья. Летом вода нарушала запреты, перетекая в ФРГ, а зимой застывала синей наледью. Чертыхаясь, «охотник» пробрался на немецкую сторону, и рукой в рукавице натянул провисшую проволоку.
— Шнелле, шнелле!
— Быстро! — буркнул Иржи, словно переводя. — Сигнализация отключена не навсегда… Ну?!
Ткнув дулом пистолета в спину Мишиного папы, он добился послушания — тихо матерясь, Петр Семенович скользнул под колючкой сам, и помог встать жене, выползшей следом. Рита перешла границу последней, пропустив Настю.
— Вниз! — скомандовал Корда.
Оскальзываясь и зарываясь в снег, семейство Гариных начало спуск. Рита с опозданием ощутила холодок приключения — она в Западной Германии! Шумава позади, вокруг — Оберпфальцвальд, как местные именуют Баварский лес. Однако постоянное ощущение опасности, исходившей от конвоиров, забивало напрочь всякую романтику. Хорошо, хоть пальцы не мерзнут. Евромороз…
— Ой! — Настя проехала на спине несколько шагов, пока не вцепилась в гладкий стволик деревца. — Прямо обрыв!
— Держись! — обронила Рита.
— Да держусь я…
Если бы не заросли, она бы ни за что не спустилась по крутому откосу. Охватывая рукой то одно дерево, то другое, девушка съезжала всё ниже, тормозя ногами и нагребая кучи снега.
Странно она себя чувствовала. Злость будто плавилась внутри, закипая яростью, а вот страха не было. Рита не верила в плохой конец, душа напрочь отторгала траур.
Ей очень не хватало Миши, но росло и понимание — если взялись за них, то уж любимого прессуют по всей программе. И эта тревога рассеивала беспокойство за себя, напрягая до тихого неистовства…
— Осторожно!
Девушка ухватилась за гибкий ствол, наблюдая, как тонны снега тронулись по склону, громоздясь валами, но не вышло лавины — буковая чаща задержала морозящий сход.
Ноги тряслись от усталости, когда Рита спустилась на широкий уступ, наезженный гусеницами и колесами. Схлынувшей волной темной зелени опадал в низину хвойный лес, и в дымке маячили красные шпили церкви. Девушка поежилась.