Ц - 9
Шрифт:
Задание она выполнила. А «молния»… Это уже вторая фаза операции «Черный свет». С нее достаточно и первой!
Боль в руке резанула, раздувая подернувшиеся пеплом страхи.
Фон Ливен застонала, протяжно и глухо. Стон возвысился до тихого поскуливания, и оборвался слезами.
Тот же день, позже
Москва, улица Строителей
Меня,
Дубль, тот вообще пару слов вытолкнул — забери, мол, «Ижа». И еще сильнее разозлил. Опять-таки, всё я понимал — и понимаю! Именно, что всё! Знаю же прекрасно, до чего трудно исцелять самого себя. Тем более что рана на спине — туда только йог дотянется!
Сердито сопя, доехал до дому, и оставил «Ижика» на обычном месте. Всё, как всегда, только меня стало двое…
Или так выражаться безграмотно? А как? Я будто виноват, что никому не доводилось раздваиваться!
Захлопнув деревянные дверцы лифта, вознесся на шестой.
На пороге квартиры, растопырив измаранные в муке пальцы, стояла Рита.
— А почему ты так рано? — спросили мы дуэтом, и рассмеялись.
Мне сразу полегчало, и я пошел обнимать свою ненаглядную.
— Осторожно! — пискнула девушка, попадая в мои руки. — Измажешься…
— Пустяки, дело житейское!
Натискавшись, нацеловавшись вдосталь, мы замерли. Просто стояли в обнимку, и молчали. Лишь мои ладони плавно гуляли по узкой девичьей спине. Внезапно Рита насторожилась.
— Что-то случилось? — ее черные глаза тревожно забегали по моему лицу.
Ридеризм у нее как возник, так и пропал, а вот изощренная чувствительность задержалась.
— Случилось, — выдохнул я, отчетливо понимая, что не смогу таиться от той, кто больше, чем подруга.
Пока НИИ Времени оставался в осаде, было легче соблюдать секретность, но вот так, глаза в глаза… Нет, я смогу, конечно, вот только к чему эти партизанские подвиги? Чего для?
— Беда в том, Риточка, что моя теория блестяще подтвердилась. Причинность, запутанность… В общем, подвинули мы и Эйнштейна, и Планка, и прочих, великих и малых…
— Так радоваться надо! — черные глаза распахнулись пошире, готовые счастливо просиять.
— Мы и радуемся, — мой голос поскучнел. — Даже побочным эффектам…
Я выложил всё. Почти всё — батальные сцены девочкам ни к чему. И затих, ощущая приятную опустошенность.
Рита молча выслушала мой рассказ. Затем увела на кухню, усадила на стул, а сама, быстренько отряхнув руки, уселась ко мне на колени.
— Я знала, что ты у меня очень умный, — заворковала она тихонько, — но что до такой степени…
— Да ну тебя… — мне не пришлось стыдливо отворачиваться, просто зарылся лицом в девичьи волосы.
—
— Вот, знал же, что не стоит тебе рассказывать всего! — скривился я, разнервничавшись.
— Дурачо-ок! — нежно пропела Рита, гладя меня по щекам обеими руками. — «Он вошел, я не вошел…» Что ж ты путаешься, глупенький? Он — это и есть ты! Ты переместился в прошлое, чтобы помочь себе! И я очень горжусь тобой. Тобой, Мишечка!
— Правда? — забормотал я, успокаиваясь.
— Правда! Только я должна его увидеть. Понимаю, понимаю, что ты ревнуешь к самому себе, и ни чуточки не удивляюсь. Когда это любовь или ревность отличались логичностью? Но встретиться нам надо, иначе всей этой запутанности никогда не дождаться законченности! Понимаешь?
— Ага… — вздохнул я, аккуратно расстегивая пуговки на Ритином халатике.
— Прелюбоде-ей… — ласково затянула девушка, и стащила с меня рубашку.
Вечер того же дня
Москва, Большая Колхозная площадь
Рита стала ласковая-ласковая, мягкая-мягкая. И не потому только, что мы стол шатали в ритме сердца, а затем мяли постель — девушка успокаивала меня, нежной заботой разбавляя ёлочь воспоминаний.
Часам к семи я окончательно подобрел, и тут позвонил Иванов.
— Алло? Борис Семенович? Что-то с… Браиловым?
— Нет, Миша, с ним всё в порядке, — глухо отозвался генлейт. — Рана затянулась… Вон он, ходит уже. А Ленка страхует. Миша… У меня к вам большая просьба. Нужно спасти одну женщину…
Голос в радике смолк, доносилось лишь сиплое дыхание.
— Борис Семенович? — осторожно спросил я. — У вас все в порядке?
— Не знаю… — вздохнул Иванов. — Браилова ранила ту, кто стрелял в… в вашего дубля.
— Ту? — быстро переспросил я. — Это была женщина?
— Да… Хелена фон Ливен, дочь белого генерала. Выслужила «зеленый берет», сотрудничала с ЦРУ, а ныне она — гражданка ГДР. Мне трудно говорить, Миша…
Я напряг плечи — на них повисла Рита, чтобы лучше слышать.
— Понимаете, Миша… — голос чекиста задребезжал. — У меня не получается трезво судить, на чьей стороне Елена, и можно ли ей верить. Смешно, — издал он нервный смешок. — Я и забыл уже, как это бывает, когда поддаешься амурным волнениям, и вот… Сподобился. Миша… Елена очень дорога мне, несмотря ни на что. Она может умереть, Миша, у нее началась гангрена. Врачи готовы ампутировать руку…
— Руку можно спасти! — резко сказал я.
— Да! — возликовал Иванов. — И Браилов… Он сказал, что одному никак…