C-dur
Шрифт:
На секунду опешив, Виктор быстро взял себя в руки и снова стал прежним Виктором Моисеевым. Он усмехнулся:
– Саша, ты издеваешься? Какой банк это возьмет? Если тебе что-то не нравится в плане, давай еще раз вместе посмотрим.
Пытаясь вести лодку в фарватере бизнеса, он всякий раз оказывался на рифах эмоций партнера, и для него это было в диковинку. Деньги не любят чувств – он жил с такой установкой и думал, что все живут так же.
– Витя, дело не в бизнес-плане.
– Дело в бабе. Ты, Саша, слишком сентиментален.
– Мы ходим по кругу.
– Да.
– Давай зафиксируем статус кво. Первое – я не участвую, второе – ты сам ищешь деньги. Ты же не Вася с улицы. У тебя есть знакомые. В конце концов ты можешь взять кого-нибудь в долю.
– Спасибо. Очень ценный совет. Но знаешь, как-то не хочется.
Беспалов увидел картинку как бы со стороны. На угловом диване сидит рыжий мужчина в светлом костюме и белой рубашке с расстегнутым воротом, нервничает, давит, хочет чего-то добиться; второй мужчина (между ними стеклянный столик), в белой рубашке и галстуке, внешне спокоен и явно устал от этого разговора – они не договорились. Дело идет к войне. В воздухе пахнет тестостероном.
Моисеев бросил взгляд на часы:
– Через полчаса совещание. Скажем всем?
Он испытывал Александра: ну-ка, что ты ответишь? Дрогнешь? Так ли ты тверд, как хочешь продемонстрировать?
– Мне все равно.
Он сказал правду.
– Я думаю, Саша, надо вынести этот вопрос на общее собрание акционеров и посмотреть, что оно скажет, – сделал выпад Виктор.
– Считай, вынесли. Здесь, в этой комнате.
– Нет, Саша, мы не единственные акционеры. Есть государство, есть трудовой коллектив. Вдруг большинство решит взять кредит, вложить деньги в проект, диверсифицировать бизнес и получить прибыль?
– С Петром Ивановичем посоветуйся.
Моисеева покоробило. Петр Иванович был для него красной тряпкой. Он всякий раз болезненно реагировал, когда о нем слышал.
– Конечно, – с сарказмом сказал Виктор. – Он-то все и решит. Может, сделать его генеральным? Как думаешь?
– Сделаешь в новой компании.
Петр Иванович, бригадир колбасного цеха, был в числе тех немногих, кто не продал акции – ни бывшему генеральному, ни новым хозяевам. Его жена работала в трудовой инспекции, и с ним обращались вежливо. Уговаривали. Много денег сулили. Он не сдавался. Чудак-человек. Зачем ему акции? Дивиденды не платят. Ни на что не влияешь. Когда его спрашивали, он отмалчивался или отшучивался: выдвинусь, мол, в генеральные, будете знать. Он источник головной боли. Он ходит на все собрания в добротном, советского образца костюме и голосует по-своему. Скажете, это забавно? Нет. Повода для улыбки нет. Каждая акция – мина замедленного действия. Мало ли в чьих руках может она оказаться.
– Саша, у меня тридцать семь процентов акций, – сказал Виктор. – И я имею право на треть имущества. Так? Соответственно, это имущество мы отдадим в залог. То, что возьмет банк. Если потребуется, заложим консервный цех. Или колбасный. Кому нужна рухлядь?
– Судебным приставам – точно нет.
– Саша, какие приставы? О чем ты? Это бизнес, а не какая-то лажа. В общем, я предлагаю вот что: мы встретимся через несколько дней,
– Мне не нужно несколько дней.
– Так только кажется. День был тяжелый, и нервы у нас ни к черту. Может, выпьем по рюмке, а совещание нафиг отменим? – вдруг предложил Виктор. – Есть у тебя виски?
– В минибаре.
– Дело другое.
Виктор принес виски, лед и стаканы. Налив в каждый по порции – как принято говорить в Штатах – он бросил в них лед.
– Рекомендую. Здорово помогает от нервов.
Они выпили виски.
– Саша, я больше не буду тебя уговаривать. Если ты не участвуешь, проекту все равно быть. Я все довожу до конца, ты это знаешь.
– Я тоже.
Моисеев встал.
– Ладно, Саша, до скорого. Я не прощаюсь.
Он вышел.
Как всегда, после него остался запах одеколона. Он ушел, но словно оставил здесь часть себя и все еще был здесь.
Беспалов открыл окно настежь, чтобы проветрить комнату.
С улицы медленно вплыл плотный горячий воздух. Воздух лета.
Вдохнув растопленные в нем запахи, естественные и живые, он подумал о том, что здесь, в кондиционированных офисных казематах, все искусственное, не настоящее, и им только кажется, что это реальность. Это реальность Кафки. Они делают деньги и ради них заперты здесь добровольно, вместе с призраками будущего успеха.
Он слушал звуки улицы: голоса у входа в заводоуправление, гудок паровоза, въезжающего на территорию с грузом живого мяса, скрип старых ржавых ворот (надо их смазать), звук двигателя «Газели», вернувшейся с кольцевого завоза, – и чувствовал себя как человек, долгое время болевший и наконец выздоровевший. Бледный, ослабленный, он вышел на улицу и, впитывая жизнь каждой клеточкой, не может насытиться. Все чувства обострены. Все ему в радость. Он как ребенок. Запахи, краски, звуки, – все открывает заново. Заново учится жить. Он не вернется в склеп, в холод могильный, где камни покрыты инеем.
Он был первым среди мертвых – пришло время стать равным среди живых.
Глава 5
Жители комнаты 600 проснулись от громкого стука в дверь.
Стучали очень настойчиво. Дверь дергалась. Хлипкий замок вот-вот должен был вылететь с мясом.
На кроватях зашевелились. Что за черт? Кто хочет в рог?
– Кто там? – спросил Чудов громким заспанным голосом, с явной угрозой. Кто бы там ни был и что бы он ни хотел, у него не было права вламываться к ним в двадцать минут восьмого.
– Милиция! – послышалось из-за двери. – Откройте!
Все трое подпрыгнули на кроватях. Пытаясь спросонья понять, что, собственно говоря, происходит, они натягивали штаны.
Чудов открыл дверь.
– Здравствуйте. Старший оперуполномоченный Изотов. Войду?
Не дожидаясь ответа, в комнату вошел мент в форме. Ему было лет тридцать. Он был темненький, среднего роста, гладкий, подтянутый. На ходу убирая в карман служебное удостоверение, он бегло окинул комнату и заспанных местных жителей цепким ментовским взглядом.