C-dur
Шрифт:
Саша и Чудов остановились.
«Кровь как варенье». Тошнота подступила к горлу.
Из-за угла вышли две девушки: в коротких китайских пуховиках, в сапогах с высокими голенищами, в колготках не по сезону. Катя и Света. Они жили на седьмом этаже, в комнате номер семьсот, то есть прямо над шестисотой. Обе любили мужское общество и не отказывали мужчинам, стараясь брать от жизни по максимуму, пока были желание и возможность. Судя по их серым лицам и кругам под глазами, они возвращались с пьянки, и сессия им была не помеха.
Увидев кровь и красные ленты, они замедлили шаг и через мгновение
Через минуту они снова пошли. Обойдя страшное место, они подошли к крыльцу.
– Кто-то подрался? – спросила Катя.
– Нет, – Саша прочистил горло. – Женька Никитин прыгнул с балкона.
Его взгляд был прикован к пятну. Он не мог отвести взгляд.
– Женька?..
Девушки обернулись. Они смотрели на кровь.
В течение долгого времени никто не сказал ни слова.
– Он…? – начала Света.
– Да.
Хлопьями падал снег. Снегирь замер на ветке и стал смотреть глазками-пуговками на странных грустных людей.
Не сговариваясь, девушки задрали головы, отыскивая тот самый балкон.
– С девятого. – Саша посмотрел вверх.
Дверь на балкон девятого этажа была приоткрыта, у железных прутьев стояла разваливающаяся, занесенная снегом картонная коробка, одно из стекол треснуло по всей длине и было заклеено скотчем.
– Мы собираем деньги Женьке на похороны, – тихо сказал Саша. – Славе сдавайте, если надумаете. Женькин батя приедет, ему отдадим. Он, правда, пьет – надо будет Славу к нему приставить, чтоб деньги не пропил.
– Вы его видели? – шепотом спросила Катя, едва шевеля губами.
– Нет. Он ночью.
– Мент приходил, – Чудов сказал громко. – Всех тут расспрашивал.
Саша взглянул на часы. Без двадцати девять. Вот-вот начнется экзамен. В сравнении с тем, что случилось сегодня, это ничтожная мелочь, не имеющая значения. Ничто не изменится в жизни, даже если завалишь. Жизнь началась двадцать один год назад и закончится где-то там, в не очень далеком будущем. Это единственное, что он знает наверняка. Движение из прошлого в будущее не остановится ни на миг, а там, впереди, ждет хозяйка пустых глаз. «Зачем твоя жизнь, – спрашивает она, – если скоро тебя не станет? Ты искра между черными безднами небытия. Двадцать два года назад ты не знал, что тебя еще нет, и очень скоро не будешь знать, что тебя снова нет и НИКОГДА не будет. Люди, напрасно вы суетитесь, пытаясь заглушить свои страхи. Напрасно выдумываете смысл жизни. Его нет. Нет смысла в вашем мгновении. Это иллюзия. Вся ваша жизнь – бессмысленная попытка найти оправдание тому, что вы есть. Истина – это я, а я есть ничто. Однажды вы станете мной и наконец успокоитесь, но не узнаете этого. Глупцы! Вы боитесь того, чего нет. Вы боитесь, надеясь на то, что ваши души бессмертны. Подгоняемые страхом, вы верите в сказки ваших священников. Бросьте! Не бойтесь. Я не враг ваш, а друг. Вы есть я, а я – вы. Кроме нас, ничего нет. Жизнь не стоит того, чтобы жить».
Саша с трудом отвел взгляд от глаз смерти.
Может, правда, ну его, этот экзамен? Может, надо делать лишь то, к чему лежит душа, и тратить время на что-то действительно
Он поднял голову.
Он увидел серую однородную массу, похожую на бетон. Низко повиснув над заснеженными деревьями, крышами и людьми, она спрятала за собой солнце и синее небо. Рассеивая солнечные лучи, она превращала их в бледный усталый свет. Нет ответов – только вопросы. Ступени, ступени, ступени – в серое небо.
Они продолжили путь.
На балкон пятого этажа вышел Дима Прянишников, одетый не по погоде: в спортивных штанах, в вытянутой синей кофте с круглым вырезом, в тапках на босу ногу. Облокотившись о перила, он посмотрел вниз, закурил и сразу вернулся в тепло.
Небо стало светлеть.
В одном месте, над крышами дальних домов, серая муть истончилась, растаяла, и в проталине Саша увидел солнце. Оно вставало над горизонтом, не яркое и не слепящее, зимнее, а с ним появилась надежда. Саша улыбнулся. Он знал, что есть смысл. Не может не быть. Солнце не может светить просто так, а он – просто так жить. Однажды все встанет на свои места, мозаика сложится и он увидит цельное полотно жизни, а не разрозненные кусочки.
С этим чувством он подошел к главному корпусу НИНХа на улице Каменской.
Поднявшись на второй этаж и миновав младшекурсников, толпившихся у подоконников с конспектами наперевес (впрочем, были также пудреницы, зажигалки и глянцевые журналы), он увидел своих и понял, что в первую партию не попасть: здесь было полгруппы, человек десять-двенадцать, и все хотели быть первыми. Что ж, не судьба в этот раз.
Атмосфера в целом была спокойной, но напряжение чувствовалось. Двое читали конспекты, а остальные слонялись без дела или общались на темы, не связанные с экзаменом.
Вика и Лена болтали.
Они чувствовали себя уверенно, могли в крайнем случае рассчитывать на снисходительность препода (в число автоматчиков не попали, но были на хорошем счету), и сейчас все их внимание было сосредоточено на ожерелье из искусственных камешков на шее у Лены. Лена купила его вчера. Камни чередовались с бежевыми «штучками» (так назвала их Вика, не сумев найти подходящее слово), похожими на кораллы, и было очень красиво. Оригинально.
Они поздоровались.
– Что такой хмурый? – Вика с улыбкой смотрела на Сашу. —
Он в это время думал о том, стоит ли рассказывать о страшных событиях. Решил, что пока не стоит.
Чудов думал иначе. Ему не терпелось шокировать одногруппников.
Переступив с ноги на ногу, он сообщил:
– Ночью Женька Никитин погиб.
Рядом все стихло, и он оказался в центре внимания.
– Прыгнул с балкона, – сказал он, опережая вопросы.
Лена смотрела на Чудова распахнутыми глазами, а Саша смотрел на нее.
Дрогнули длинные накрашенные ресницы, и Лена прикрыла ладошкой рот: