Цап-царап, или Оборотни для Маши
Шрифт:
Представляю эту картину - как трассу рассекают черные бронированные джипы - и тело волной идёт, контролировать себя не могу, трясусь так, словно земля подо мной расходится.
– Маша!
– Савва сжимает мои плечи, заставляя посмотреть на него.
– Очнись, ты мне нужна. Времени нет совсем. Найди ведущего новостей. И езжай на студию. Отдашь ему видеозаписи. Хорошо?
Машинально киваю, хоть и не понимаю, как мне с этой задачей справиться.
Отдать записи, и заставить мне поверить, а потом
Как?
Я всю жизнь была скромницей, а тут такое...
Но кроме меня некому. Савве нужно остаться в больнице, тут Яр, он в случае, чего, сумеет что-то сделать, я с их природой не знакома.
Смотрю на кровать, на Яра.
Ведь он меня собой заслонил.
И я тоже все сделаю. Сама из шкурки вылезу, если потребуется.
– Да, - выдыхаю, соглашаясь, и кратко впечатываюсь в губы Саввы. Вырываюсь, трогаю теплую пятнистую лапу на кровати.
– Скоро увидимся, - говорю шепотом.
Все у нас получится.
Отбрасываю волосы за спину, иду к двери, смотрю на свои красные руки и нарядное платье.
Год назад я в нём праздновала выпускной. И знала, что утром мы с одноклассниками пойдем встречать рассвет.
А сейчас неизвестно.
Чем эта ночь кончится.
Глава 66
Темно, ветер прохладный, я топчусь на улице уже полчаса. Смотрю на окна офисного здания - если не ошиблась, то это студия, где кастинги проводят.
Так было написано в интернете.
В некоторых окнах горит свет - значит, люди и ночью работают.
А мне не открывают.
В очередной раз давлю на звонок.
Экран видеофона не загорается, охранника, кажется, на месте нет.
Может, он на позднем ужине?
А у меня нет больше времени. Представляю палату и больничную койку.
И всхлипываю.
Наклоняюсь к клумбе, разбитой под окнами. И выуживаю из земли увесистый кирпич, ограждающий цветник.
Взвешиваю его в руке, примеряюсь к окну первого этажа.
От возбуждения пальцы липкие. Я же не попаду, промахнусь, нервы, как тонкие струны, полопаются.
Но больше ничего придумать не могу.
Вынесу стекло. И ко мне либо выйдут, либо я сама залезу. Это вопрос жизни и смерти, без преувеличения.
Замахиваюсь.
И швыряю кирпич.
Стекло сыпится в стороны с оглушительным звоном, я закрываю руками голову и отшатываюсь от острого града.
И в этом звоне вдруг различаю скрип шин по асфальту.
Пугливо оглядываюсь, щурюсь на дорогу, на пятачок перед студией.
И холодею, заметив два черных внедорожника, один за другим сворачивающих ко мне.
Догнали!
Мы не успели.
Не раздумывая больше, ломая кусты, несусь к разбитому окну. Режу ладони, пока цепляюсь за карниз и подтягиваюсь,
– Маша, - летит мне в спину знакомый голос, полный усталости, в нем отчётливо слышится предупреждение, и я замираю, животом лежу на подоконнике.
Думаю всего миг, и проталкиваюсь в комнату. Неловко плюхаюсь на пол, на осколки, и ойкаю, острые углы впиваются в кожу.
Торопливо выдираю стекло из ладоней и чувствую, как по щекам слезы бегут, мне так больно лишь в детстве было, когда шлепалась с велосипеда на асфальт.
– Маша, - голос отца звучит близко, прямо под окном.
В темноте осматриваюсь, неуверенно опираюсь на подоконник.
Он стоит на клумбе. Выпускает кольца дыма в воздух, красный уголёк сигареты трещит. Неподалеку два черных джипа, и я знаю - они забиты военными.
Меня сейчас запросто могут убить.
– Я ведь предлагал по-хорошему, Маша. Зря ты меня не послушалась.
Смотрю на него, на светлые волосы, высокую фигуру в темноте. А я даже не знаю, как его зовут.
Отчество у меня дедушкино, маминого отца.
– Оставьте нас в покое!
– выкрикиваю на улицу.
– Нам ничего не надо! Мы только хотим спокойно жить.
– Яр не может жить спокойно, он болен, - сигарета трещит, он затягивается.
– А вы все нарушили правила.
– Значит, это плохие правила, - вдавливаю ладони в подоконник. Он тоже усыпан осколками, ощущаю, что эта крошка врезается в кожу, но меня боль трезвит.
– Все могут ошибаться, у людей есть это право. И наказывать...
– Мы не люди, Маша, - перебивает он. Щелчком пальцев отбрасывает сигарету.
– Где твои друзья?
Молчу.
Слабо радуюсь, что до больницы они не добрались. И боюсь, что как только узнают - сразу добьют Яра, и Савву тоже, прямо в больнице, на той старенькой койке.
Вздрагиваю, когда за спиной дёргается ручка. Оглядываюсь на дверь, из коридора слышу бас охранника:
– Там есть кто?
– Да!
– подтверждаю. Перевожу взгляд на улицу и тараторю.
– Сейчас охранник откроет кабинет. И я пойду на студию, покажу видео. О вас все узнают. Я точно пойду. Либо доставай свой автомат, и стреляй в меня. Если хочешь остановить.
– Я не буду стрелять в свою дочь, Маша, - он смотрит на меня исподлобья, чуть усмехается.
– До сих пор надеюсь, что ты одумаешься. Послушай меня немного, - он подходит ближе, понижает голос.
– Ядерный взрыв на заброшенной шахте. Зацепило город. Выживших нет.
– Это...ты о чем?
– сглатываю.
– Так скажут завтра в новостях, если ты и дальше будешь со мной спорить. Ты этого хочешь? Подумай. Стоят ли твои ягуары жизней целого города. В котором ты родилась, в котором выросла.