Царь царей...
Шрифт:
Путешественники дружно засмеялись.
— Паспорта у нас в порядке, — ответил Михаил Степанович. — А что случилось такое на прииске?
— Человека убили: самородок он нашел большой, и такой глупый: показывал его всем. Золото прятать надо, а не показывать! Ну, и ограбили и зарезали. И кто убил, знают!
— Поймали?
— Нет, убежали варнаки. Прохожие были. Ночевали с ним. Старик да молодой, двое!
— Я не ошибся! — проговорил Михаил Степанович, обращаясь к Свириду Онуфриевичу. — Вот почему и не хотели они на прииск
— Господа встретились с ними? — живо спросил еврей.
— Да, в лесу, Далеко отсюда!
Михаил Степанович подумал с минуту, затем снова обратился к еврею:
— Слушайте, мы хотели бы устроить маленькую торговлю с вами?
— Торговлю? — Еврей удивился и насторожился. — И чего бы я стал торговать с господами?
— У нас с собой целая уйма ненужных теперь вещей и верховые лошади. Купите у нас их?
Еврей оживился.
— Отчего же не купить? — ответил он, улыбаясь и показывая крупные белые зубы. — Купить все можно, если господа не будут дорожиться, конечно!
Михаил Степанович в сопровождении охотника и еврея отправился на двор, откуда скоро стали доноситься громкие возгласы последнего и урезонивания Свирида Онуф-риевича и слуг, показывавших лошадей и вещи.
Часа через два по довольно широкой дороге, разрезавшей густую чащу лиственного леса, вихрем, по-сибирски неслись три тройки, унося путешественников и кладь их к селу Тинскому, лежащему на главном тракте из Москвы в Иркутск.
В Тинском путешественники расстались с татарином.
Щедро вознагражденный за труды, бывший проводник вышел проводить их на дорогу и долго стоял, глядя вслед удалявшимся бричкам. Через несколько времени и он покатил, но в другую сторону, к Красноярску, принятый за недорогую плату обратным ямщиком.
XVII
Почти через неделю ученые завидели со взгорка главы церквей и крыши домов столицы Сибири — Иркутска.
— Громадный город! — заметил Иван Яковлевич, вооружившись двойными очками и рассматривая котловину, в которой лежит город.
Охваченный широкой лентой воды, Иркутск стоить на полуострове; позади него, влево и вправо, тянется волнистая линия гор, покрытых лесами.
— Это так только кажется, что он очень велик! — возразил ехавший с ним Михаил Степанович. — Мы слишком отвыкли от городов в лесу.
Сытые крепкие кони вихрем помчались под гору.
— Однако, потише, потише! — восклицал Иван Яковлевич, то и дело подскакивая в тележке и уцепившись изо всей силы руками за край ее.
Ямщик, молодой малый, только ухмылялся в русую бородку, и скоро каменная мостовая загремела под колесами перекладных. По обеим сторонам замелькали деревянные дома, прохожие, изредка попадались церкви — каменные или бревенчатые, и наконец путешественники остановились у длинного одноэтажного здания с верстовым полосатым столбом у крыльца.
— Была езда! — проговорил палеонтолог, вылезая
— Хорошо! Люблю лихую езду! — восклицал спутник его Свирид Онуфриевич, давая на чай ямщику. — Т. е. черт меня побери — летишь, и дух мрет! Молодцы! умеют ездить!
Ямщики кланялись и улыбались.
Пробыть в Иркутске путешественники решили целые сутки: Михаил Степанович, как заведующий хозяйственной частью экспедиции, должен был сделать огромное количество разных закупок для предстоявшего странствования в пустынных горах.
День прошел незаметно — в прогулках по городу и поисках достопримечательностей, к сожалению, отсутствующих в этом сравнительно молодом и далеко не благоустроенном городе.
Зато быстрая и могучая Ангара приводила всех в восхищение. Чистота воды в ней такова, что на глубине четырех и более саженей можно различать на дне камни и оттенки цветов их. Но жители Иркутска скорее боятся, чем любят свою вечно холодную, кристальную реку-загадку. Она единственная река, вытекающая из озера-моря, лежащего на шестьдесят пять сажень выше, чем город, всего в шестидесяти пяти верстах от него. Все реки разливаются весной.
— Ангара поздней осенью; замерзает она только в декабре и замерзает снизу, со дна, и лед, подымаясь на поверхность, выносит камни, рыб и затонувшие предметы; замерзает она далеко не вся: там, где встают острия подводных скал, вода кипит и ревет и в жесточайшие морозы, взметывая на воздух снопы брызг, мгновенно превращающихся в серебро и брилианты из снега и льдин.
В семь часов утра следующего дня почтовые кони мчали путешественников уже мимо Вознесенского монастыря, где почивают мощи известного сибирского святителя Иннокентия.
Монастырь расположен на самом берегу Ангары, в пяти верстах от Иркутска, и город из него виден как на ладони.
— Увы, все хорошо только издалека! — философски заметил Павел Андреевич, глядя на Иркутск.
Дорога свернула прочь от извилин реки и пошла, прямая как стрела, через веселые лиственные леса по взгорьям.
Версты и станции летели мимо незаметно.
Около полудня Михаил Степанович поднялся вдруг в бричке и, ухватясь одной рукой за плечо ямщика, другую вытянул вперед.
— Смотрите, Байкал! — восторженно проговорил он Ивану Яковлевичу. — Байкал, господа! — крикнул он затем, повернувшись к ехавшим позади.
Впереди, словно в широких воротах из убранных зеленью громадных скал, блеснула красавица Ангара. Дальше голубела бесконечность; в чуть лиловом тумане с правой стороны выдвигались неясные и прихотливые как грезы очертания далеких гор.
— Это же сказка, сказка… — повторял Иван Яковлевич, любуясь замечательной картиной.
Михаил Степанович радовался и нервничал, будто перед свиданьем с давно оставленными близкими людьми.