Царь царей...
Шрифт:
— Что он говорит? — с некоторым беспокойством обра-ратился старый ученый к Михаилу Степановичу.
— Боюсь, что он прав! Я в жизни не видал ничего подобного!
Михаил Степанович обвел кругом рукой.
— Ваше мнение, Павел Андреевич?
Палеонтолог пожал плечами.
— Я без мнений! — отозвался он. — В сущности, раз взялись за что-либо, надо доводить до конца. Но эти комары, черт возьми! из-за них от всех благ мира отказаться можно!
— Все-таки попробуем, господа, еще продвинуться вперед! — сказал Иван Яковлевич. — Ведь может быть, где-нибудь здесь в двух
Никто не ответил ему.
Часа через два караван выступи ль дальше.
Головы и шеи всадников были укутаны полотенцами так, что виднелись только глаза; на руках у одних были перчатки, у других заменяли их тряпки. Филипп натянул в виде кавалергардских рукавиц две пары носков своего барина и все время самодовольно похлопывал ими друг о друга.
Лошади оставались беззащитными, и комары седым ковром облепили их. Всадники избивали насекомых, насколько могли; тряпки на руках у них покрылись конской кровью; той же кровью перемарались и повязки на головах всех, и караван стал походить на странно-безмолвный отряд тяжело раненых и перевязанных людей.
Конца болоту все не было. Тьма в лесу ничего не дозволяла различать путем уже шагах в десяти впереди; то и дело приходилось натыкаться на препятствия, поворачивать назад и объезжать то непролазные для пешехода заросли, то завалы из упавших и гнивших гигантских стволов; деревья иногда лежали друг на друге, и гнилые стволы, рассыпавшиеся от первых ударов, грудились в высоту до двух и более сажен. Заросли колючей дикой малины закрывали в таких местах всадников почти по плечи. Сильный запах грибов и папоротников чувствовался даже сквозь полотенца, обвязывавшие лица. Наконец и слабые просветы солнца исчезли совершенно.
Палеонтолог посмотреть на часы, как бы желая удостовериться, не наступила ли ночь: было всего четыре часа.
Михаил Степанович ехал впереди рядом с татарином. Вдруг оба почти одновременно остановили лошадей; татарин соскочил с седла и, нагнувшись к самой земле, принялся разглядывать что-то находившееся на ней.
Подъехавшие остальные путешественники увидали многочисленные и свежие конские следы, глубоко оттискивавшиеся на сырой земле.
Татарин внимательно разглядывал каждый след, затем, сосчитав их, быстро вернулся и сел на лошадь.
К удивлению Михаила; Степановича, он направился не по следам, которые несомненно привели бы в конце концов к какому-нибудь человеческому жилью, а пересек их почти под прямым углом.
Молодой этнолог освободил несколько рот и догнал опередившего его татарина.
— Почему ты, Едигей, не поехал по следам? — спросил он, тронув за плечо его.
Едигей оглянулся.
— Следа эти наша, господин! — вполголоса ответил он, и серьезно-спокойные слова эти обдали Михаила Степановича ледяной волной.
— Наши? — в ужасе повторил он. — Значит, мы заблудились?!
— Бог захочет — спасет, нет захочет — умрем! — с тем же глубоким спокойствием сказал татарин. — Все Бог… Надо спать теперь, — добавил он, — темно совсем, глаз суком выбьет!
В глухой тайге опять вспыхнули под деревьями яркие глаза костров; неохватные ели между ними озарились и вырисовывались снизу каждым сучком своим; ближайшие к огням ветви наклонялись и трепетали. Нет-нет и пламя выскакивало из костров, яркими змеями обвивалось вокруг ветвей и, треща, потухало где-то глубоко в черной груди беспомощно отмахивавшихся от этих змей исполинов.
— Пожара бы не произвести! — с испугом сказал Иван Яковлевич, увидав перебросившейся в высь огонь.
— Ничего! — отозвался охотник. — Деревья так легко не загорятся. Поземка [11] в бору страшна, а здесь мокро, бояться нечего.
Татарин с помощью остальных слуг заготовил на ночь огромные вороха сучьев и небольших деревьев. Костры им были разложены почти сплошным кольцом, внутри которого располагались под деревьями люди и лошади.
Ночь выросла черная как уголь; над землей светились звезды, но ни один луч их не проникал сквозь мощно сплетенный навес из ветвей в лесной грот к путешественникам.
11
Поземный пожар.
Михаил Степанович казался очень утомленным и первый улегся на подобие постели, устроенной на куче веток, настланных для предохранения от воды.
Разговор между бодрствовавшими путешественниками не вязался: ночь зачаровывает вое и живое и мертвое, и самый болтливый из людей смиряется и стихает, очутившись лицом к лицу перед бездной ее.
То с одной, то с другой стороны слышался иногда волчий вой, и мирно жевавшие траву кони подымали тогда головы и настораживались.
Господа уснули. Но татарин нашел нужным устроить смену из слуг, и всю ночь одинокая фигура кого-нибудь из них бродила, как безмолвный дух, от костра к костру, подкидывая дрова то в тот, то в другой; огонь с треском вспыхивал ярче, взлетали звездами искры, и сонная тишина снова охватывала бивак.
XV
Не то сумерки, не то туман висели под деревьями, когда путешественники один за другим стали просыпаться. Часы показывали семь, но татарин, хлопотавший всегда спозаранку около лошадей, лежал на боку под елью; вьюки и седла оставались на земле; спутанные лошади объедали мох у корней деревьев.
— Едигей, что ж ты не седлаешь? — крикнул, подходя к нему, Свирид Онуфриевич.
— Солнца нет, — ответил не изменяя позы, татарин. — Куда пойдешь? Ждать надо…
Свирид Онуфриевич поглядел вверх, покрутил усы и, не сказав ни слова, отошел прочь.
Антон, обвертев опять себе голову всяким тряпьем, занимался поисками воды для утреннего чая и умыванья господ. Отходить далеко от бивака было опасно, поблизости же воды нигде не оказывалось. Антон взял в одну руку суковатую дубинку, в другую — пустое ведро и, часто оглядываясь назад, чтоб лучше запомнить место нахождения бивака, углубился в лесную тьму.
Прошел час, другой — Антон не возвращался. Мирно беседовавшими в ожидании его путешественниками овладело наконец беспокойство. Иван Яковлевич встревожился более всех.