Царь царей...
Шрифт:
Молодой малый, не дослушав старика, кинулся к краю плота, затем метнулся к огромному правилу, у которого стоял вожатый — татарин. Расстегнутый ворот синей рубахи того открывал загорелую широкую грудь; широкое добродушное лицо, с пучком редких волос на подбородке, блаженно улыбалось.
— Правь к середине, живо! — скомандовал парень.
— Моя все видит, Василь! На середину нельзя! — возразил татарин. — Наш не догонит. К берегу надо; пес на берегу будет и мы на берегу будет. Ай, какой смешной барин!
Татарин закрутил головой, отчего плоская, круглая шапчонка из рысьей шкуры съехала совсем на затылок ему, и, смеясь от души, навалился всем телом на брус. Руль заскрипел, и плот медленно стал заворачивать к берегу.
Василий, как истый ярославец, встряхнул волосами и побежал к Михаилу Степановичу.
— Что, утоп? — лениво спросил тот же голос из заднего шалаша.
— Должно, что так, не видать уже… — ответил Антон. — Эка барин-то твой шальной, Филипп, — добавил он с презрением, поглядев на все еще бесновавшегося охотника. — Слаб… — Он выразительно вскинул вверх брови и постучал себя по лбу.
В ответ послышался протяжный, аппетитный зевок.
Плот был уже близко от лесистой кручи, полукругом вдавшейся в том месте в реке. Старый ученый, рассеянно следивший все время то за чайками, то за собакой, вдруг оглянулся и с недоумением смотрел несколько секунд на приближавшийся берег; затем он сообразил, что ему не кажется, а действительно плот собирается остановиться, и негодование изобразилось на лице его.
— Михаил Степанович, Михаил Степанович! — громко позвал он, начиная теребить золотые очки на носу своем.
— Здесь я! — откликнулся тот из-за шалашей. — Что скажете? — и этнолог вышел к столу.
— Мы, кажется, к берегу собираемся пристать, Михаил Степанович?
— Да.
— Зачем-с?
— Собаку надо спасти как-нибудь!
— Позвольте-с! — перебил ученый, — сообщите, пожалуйста, зачем мы поехали сюда: собак ловить или за иным чем-нибудь?
— Дорогой мой, не волнуйтесь, пожалуйста…
— Какое мне дело до его собаки?! — окончательно вскипев, закричал Иван Яковлевич. — Он каждый день по пяти раз будет топить ее, а мы вытаскивать?! Когда же мы доедем? Я поехал-с сюда искать надписи, а не собак удить: ни времени, ни желания у меня нет на это! Я желаю двигаться вперед!
— Но ведь нам и провизией надо запастись сегодня: она на исходе у нас.
— Я знаю только одно: мы должны плыть без остановок в Красноярск, а оттуда сухим путем ехать в Иркутск!
— Уверяю вас…
— Должны плыть… — Сильный толчок сбил ученого с ног, и если б Михаил Степанович, сам едва устоявший, не принял его в объятия, Иван Яковлевич растянулся бы ничком на бревнах… — вперед! — тем не менее договорил, хотя и невнятно, упрямый ученый, уткнувшись лицом в плечо Михаила Степановича.
— Что еще за история? — сердито добавил он, выпрямляясь и поправляя очки и съехавшую на шею шапку.
Плот уже стоял неподвижно, касаясь правым передним углом отмели, полукруглым серпом желтевшей под бурыми скалами. Причиной толчка явилась остановка плота.
Проводник-татарин, он же и рулевой, держа на плече причальный канат, согнувшись, шагал к берегу по воде, чуть покрывавшей мель. За ним спрыгнул Свирид Онуфриевич и, подняв ружье, побежал, разбрызгивая воду, как добрый конь.
— Поверьте, мне самому не меньше вас хочется добраться поскорей до исписанных скал, — мягко заметил Михаил Степанович, — но ведь нужно же позаботиться и об еде?
Иван Яковлевич не ответил ни слова и, кинув молниеносный взгляд на спину виновника остановки, — отошел от Михаила Степановича.
Татарин закрепил причал вокруг огромного камня и вернулся к плоту; через минуту он, кряхтя, потащил к берегу на широких плечах своих Павла Андреевича. Палеонтолог уселся на них с комфортом, скрестив на груди руки и широко растопырив огромные ноги. За палеонтологом таким же способом переехал и Михаил Степанович. Слуги, сняв сапоги, перебрались сами, и скоро все разбрелись среди скал.
Иван Яковлевич остался один и, выпятив грудь колесом и заложив руки за спину, с задорным видом еще не остывшего от боя королька-петушка, долго шагал взад и вперед по плоту.
III
Легкий и привычный к ходьбе Михаил Степанович быстро пробирался вверх по дну узкой расщелины, рассекавшей в одном месте отвесную, буро-беловатую стену берега. Местами в известняке ее ярко проступали зеленые пятна и полосы. С близкого расстояния можно было различить, что это не мох и не травы, а каменные слои. Из воды у берега выставлялись острые гребни таких же цветных гряд, и Енисей кипел и швырялся пеной, натыкаясь на «Косто-ватую шиверу» — сибирское прозвище того места.
Промытая водой тропа извивалась как уж; то и дело приходилось вскарабкиваться на груды камней или же обходить их. За Михаилом Степановичем, пыхтя, пробирался тяжелый Павел Андреевич.
Крутой подъем наконец кончился, начался спуск. Отвесные, иззубренные наверху стены еще тесней обступили шедших, словно в безмолвном удивлении разглядывая неизвестных существ, попавших в их царство. Палеонтолог перед каждым поворотом тропки лелеял надежду увидать наконец более открытое место, но ожидание его не сбылось — они, видимо, шли куда-то вниз: причудливые зубцы кругом становились выше и выше, дышавшие зноем, как бы прослоенные зелеными полосами белые скалы сдвигались все теснее. Ни деревца, ни кустика не росло на них.
— Постойте! — крикнул наконец Павел Андреевич, останавливаясь и вытирая платком раскрасневшееся лицо, с которого в виде дождя катился на грудь куртки пот.
— Куда вы несетесь так? Приз, что ли, хотите получить? Дышать нечем в этом пекле!
— Ничего! — весело откликнулся Михаил Степанович.
— Пар костей не ломит! Потерпите: скоро пещеры будут!
— Да верно ли?
— С какой же стати будет врать проводник?
Палеонтолог, пользуясь передышкой, огляделся вокруг.