Царь девяти драконов
Шрифт:
— У меня есть, чем развязать язык такому упрямому медоеду, как ты[1].
— Пхым! — презрения в глазах Хэна стало еще больше. — Как бы сильно ни дул ветер, гора перед ним не склонится[2].
Охотник подался вперед, черты его лица исказились:
— А кто сказал, что я ветер?
Он приставил лезвие к горлу старейшины с явным намерением оборвать его жизнь. Цзы не дрогнул и продолжал с ненавистью смотреть на него:
— И что тебе даст моя смерть? Ничего тогда не узнаешь.
— А я и так и так не узнаю, — повел плечами Шанкар, — так что ничего не теряю. Но получу удовольствие, отправив
Видимо что-то в облике и манерах охотника заставило Хэна поверить в то, что тот не шутит и перережет ему горло прямо сейчас.
«Пхым... рано... я ведь могу сослужить службу Шанди, если... если...».
— В яме, — процедил он.
— Где? — переспросил охотник.
— Они сидят в яме. Как звери. Ибо им там самое место!
Шанкар с трудом сдержал порыв резануть по горлу цзы:
— Так, а теперь — ты проведешь меня в город.
— Пхым! Ни за что!
Охотник чуть надавил, и из свежего пореза потекла струйка крови:
— Подумай еще раз, цзы.
Тот с минуту сверлил его злобным взглядом, будто пытался проделать дыру, после чего выдал, проскрежетав зубами:
— Ты сам ищешь свою смерть.
— Замечательно, — хищно улыбнулся Шанкар, — значит договорились, — он кивнул на быков, — впрягайся.
— Еще чего! Благородному не пристало!
— В тебе благородства меньше, чем в свинье на ферме, — прошипел ему в лицо охотник и, схватив за шкирку, пихнул вперед, — шевелись!
Покраснев от гнева, словно раскаленные угли, Хэн ухватил трость и велел быкам разворачиваться. Шанкар тем временем выкинул копье мертвого стражника. Затем приподнял тело самого воина и, когда телега развернулась, сбросил в кусты, вплотную прораставшие у обочины. Теперь о стычке свидетельствовали лишь многочисленные пятна крови, оставшиеся на деревянном полу. Борт у повозки был высокий, поэтому Шанкар надеялся, что они не попадутся никому на глаза. Сам же взял копье в руки и сел позади Хэна.
— Удумаешь все рассказать стражникам, — пригрозил он и ткнул копьем в спину цзы, — умрешь первым. Мне терять нечего.
Тот промолчал, будто полностью сосредоточился на управлении телегой. Охотник же накинул часть тигриной шкуры на голову, словно капюшон.
«Надеюсь, это, грязь и сумрак мне помогут... Богиня-мать, только бы все получилось...».
Солнце уже село нижним краем за джунгли. Трель кузнечиков стала отчетливей. Вдали прорычал синха. Тени удлинились и сгустились. Дорога постепенно утопала в сумраке, однако косые лучи оранжевого светила все еще тускло освещали местную пристань. Хорошо, что они били прямо в лицо стражникам на берегу. Сие не поможет им детально рассмотреть путников. Внешне Шанкар сохранял спокойствие, однако сердце в груди колотилось, как бешеное. Охотнику с трудом удавалось контролировать дыхание.
Воины у причала искренне удивились, когда увидели знакомую повозку, выезжающую на тропу к берегу. Когда же они разглядели, кто ей управляет, изумлению не было границ.
— Почтенный цзы Хэн? — ошалело просипел один из них, однако спросить, почему тот сам погоняет быков не решился. За такие вопросы могли и язык отрезать.
— Да, — сухо бросил старейшина.
— Случилось что-то неприятное, бо? — вопросил второй.
Хэн почувствовал, как ему в спину уперся заостренный наконечник копья.
— Да, — также сухо повторил он.
— О, Шанди, что же?
— Ху напал и задрал моих людей. Но благородный муж избавил меня от смерти.
Лица стражников вытянулись. Они попробовали рассмотреть неизвестного спасителя, но заходящее солнце било прямо в глаза. Единственное, что сумели увидеть, так это тигриную шкуру на плечах и голове странника. В свете заката она красовалась рыжеватым отливом.
— О-о-о, — прошептали воины и склонились в почтительном поклоне, — духи благоволят вам сегодня, господа.
— Да, — Хэн продолжал держаться максимально сухо, — мне нужно ненадолго вернуться. Сообщить о нападении и отблагодарить спасителя.
— О, да, бо, — стражники посторонились, пропуская их на плот, — да осветит Шанди ваш путь!
Старейшина оставил последнюю реплику без внимания. Закусив губу и сдерживая ярость, он вывел быков на плот. Местные чжуны, работавшие переправщиками, взялись за управление.
Шанкар тихо и с облегчением выдохнул. Он не понимал ни единого слова, но пока вроде все обошлось. Половина пути сделана. Осталось преодолеть городские ворота, а там... а там...
«А там что-нибудь придумаю».
Он покосился на спину Хэна, обтянутую красным одеянием. Цзы держался гордо и прямо, внешне ничем не выдавая своих чувств.
Переправа не заняла много времени, однако когда плот причалил к противоположному берегу, солнце уже село верхним краем за джунгли. Небо на востоке подернулось тьмой. Немногочисленные облака приняли мрачный и угрожающий оттенок. Будто готовы были низвергнуть на землю потоки дождя.
Столица располагалась на холме, к воротам вела грунтовая дорога по пологому склону. Телега выехала на берег.
Подождав, пока они останутся одни, охотник поинтересовался:
— Что ты им сказал?
— Что на меня напал ху.
— И он вот так просто поверил?
— Пхым, — в голосе Хэна засквозило презрение, — в словах цзы какой-то чжун не посмеет усомниться.
—Хм, — иронично хмыкнул охотник.
Оба замолчали. Звук колес громко отдавался в округе. Спины быков залоснились от пота, животные тяжело дышали. На небе начинали проступать звезды. Стены города тускло светились в лучах почти зашедшего солнца, вызывая на фоне сгущающегося сумрака яркий контраст. Острые колья с внешней стороны выглядели угрожающе и навевали дурные мысли. Шанкар старался на них не смотреть. Когда же телега преодолела подъем и направилась прямиком к воротам, и вовсе опустил голову. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь зоркий лучник со стены начал его разглядывать.
Хэн же внешне оставался беспристрастен. Когда до ворот оставалось несколько бу, он услышал требовательный оклик караульных.
— Стой! Кто и... — голос резко оборвался, — почтенный цзы Хэн?!
Кажется, стражники были шокированы не столько появлением старейшины под стенами города, сколько тем, что тот лично управлял повозкой.
— Да, — цзы придерживался все того же сухого тона.
— Почему ты снова здесь, почтенный?
— На меня напал ху, а этот благородный воин — спас меня.