Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
Царь Иоанн приблизил к себе людей новых, худородных, даже и дьяков, говоря, что не кровь для них главное, а только служба. Из знатных был один только князь Афанасий Вяземский, молодой повеса. Под стать ему в проказах был Федор Басманов. Тут же и отец его Алексей Басманов, засидевшийся до седых волос в мелких воеводах. И злобный Малюта Скуратов, сыгравший впоследствии столь зловещую роль, что внешность его заслуживает отдельного описания: был он невысок ростом, но кряжист и чем-то напоминал дубовую колоду или плаху, к которой питал особое пристрастие, лицо имел самое разбойничье — нос свеклой по форме и цвету, торчащие в стороны мясистые уши, низкий лоб, жесткие волосы, растущие почти от бровей, и сами брови такие лохматые, что прикрывали тусклые, никогда не мигающие глаза. Никита Фу-ников, Адашевым за воровство сосланный, был из ссылки возвращен и поставлен заведовать Казенным приказом. Дьяк Иван Висковатый за верную службу был пожалован в печатники и требовал от послов иноземных, чтобы его, как прежде Адашева, канцлером величали. На прежних местах оставался
лишь глава совета опекунского князь Иван Мстиславский да боярин Василий Михайлович Захарьин, заведовавший Разбойным приказом.
Едва справили девятины по Анастасии, как Иоанн объявил о своем намерении вступить во второй брак, с сестрой короля польского Екатериной. Послы русские отправились в Краков, царь же предался пирам, до которых ранее был не большой охотник. Ежедневно вымышлялись там новые потехи, игрища, пляски сатанинские, девки непотребные сами на колени мужчинам прыгали и в губы их целовали, трезвость же считалась главным пороком. Тогда же начали твориться дела кровавые. Как-то раз князь Дмитрий Оболенский, не выдержав вида длинноволосых и безбородых друзей царя, бросил им упрек в грехе содомском. Федор Басманов немедленно донес об этом Иоанну. Тем же вечером Оболенского в погреб заманили и за слова его дерзкие задушили. Или вот второй случай. На пирах тех устраивались игрища непристойные — пляски сатанинские. И ладно бы скоморохов приглашали, хотя и это было против установлений церковных, но ведь сыны боярские беспутные, Иоанна окружавшие, в круг вставали. Случалось, что и сам Иоанн, меду крепкого испив, нацеплял на себя машкару шутовскую и влетал в тот круг. И вот боярин Михаил Репнин, человек степенный и воевода храбрый, увидев такое непотребство в первый раз, аж заплакал от горести. Иоанн же, развеселившись, подскочил к нему, стал надевать на него маску и в круг его тянуть. Тут боярин Михаил в великий гнев впал, маску с головы своей сорвал и растоптал ее ногами, Иоанну же попенял: «Государю ли быть скоморохом? По крайней мере, я, боярин и советник Думы, не могу безумствовать». Через несколько дней какие-то разбойники зарезали боярина прямо на церковной паперти. С той поры стали бояре смотреть на Иоанна со страхом.
(1561г.]
Но царь Иоанн еще соблюдал видимость законности и для суда над бывшими своими ближайшими сподвижниками собрал митрополита, епископов, бояр и многих прочих духов-
ных и служивых. Сей синклит высокий постановил, чтобы суд был заочный, потому что Алексея Адашева никак нельзя в Москву пускать, ибо может он бунт учинить, а Сильвестр, известный лукавец, может одним словом суд высокий очаровать, а взором своим уста сомкнуть доносителям правдивым.
Дивился народ, слушая признания купцов разных и подьячих о том, как препятствовали Адашев с Сильвестром войне Ливонской и за то передавали им с германской стороны серебро и золото мешками. Потом выступили служители духовные и рассказали, как предавались Адашев с Сильвестром чародейству тайному и от того многие беды вышли Земле Русской и погибель людям православным. И многие прочие рассказали о том, что думали они единственно о мирской власти и управляли царством без царя, ими презираемого; что снова вселили дух своевольства в бояр; что раздали ласкателям своим города и волости; что сажали, кого хотели, в Думу, а верных слуг государевых из Москвы удаляли; что держали царя за мальчика, за куклу на троне. Бояре же верные напомнили о страшных днях болезни Иоанновой, убедительно представили, будто бы хотели злодеи законного наследника обойти и на трон князя Старицкого возвести. И в жестокости сердец своих оскорбляли и злословили голубицу на троне, царицу Анастасию. Суд под грузом обвинений многочисленных и доказательств бесспорных единодушно приговорил: виновны! И на том приговоре все присутствовавшие бояре и святые отцы подписи свои поставили. ,
Сильвестру приказали отправиться с Бел озера в Соловецкий монастырь. Адашева же заключили в темницу в Юрьеве, где он через несколько недель сам себя отравил ядом, который постоянно в перстне носил.
Вслед за тем пришла пора беззакония, сколько людей поплатилось за близость к Адашеву и Избранной Раде! Казнили прославленного ратными подвигами Данилу Адашева вместе с сыном двенадцатилетним. Отправили на плаху трех братьев Сатиных, коих единственная вина была в том, что их сестра покойная за Алексеем Адашевым замужем была. То же и с другим адашевским родственником сделали, с Иваном Шишки-
ным, не пощадив ни жену его, ни детей. Потом принялись за людей высокородных. Без суда, без объявления вины казнили князя Юрия Кашина, думского боярина, и брата его. Князя Дмитрия Курлятьева, одного из главных в Избранной Раде, неволею в монахи постригли вместе с женой и детьми, а потом всех по монастырям разным передушили. Князя Михаила Воротынского, воеводу знатного, вместе с семьей сослали на Бе-лозеро, а брата его меньшего Александра заточили в Галиче. Брат же их старший Владимир, так достойно себя проявивший во время болезни Иоанновой, был уже неподвластен суду земному, потому вотчины его у наследников в казну отобрали.
Сватовство Иоанна к принцессе польской, к немалой его досаде, сорвалось, потому взял он за себя Марию, княжну Черкасскую, дочь Темрюкову. С ней в Москву прибыл ее брат молодой князь Михаил Черкасский, сразу вставший у трона царского. Пировали на свадьбе три дня, но простому народу и гостям московским то было не в радость, ибо им было строго заказано на улицы выходить и к дворцу приближаться.
; В скором времени приспел новый повод для торжеств великих — пришла из Царьграда грамота, где Собор Вселенский признавал право государей Московских на царский титул. Царь Всея Руси вставал теперь в один ряд с королями европейскими, уступая разве что императору германскому и султану турецкому. Царь Иоанн повелел в точности повторить обряд венчания на царства, что был совершен за пятнадцать лет до этого. А еще повелел он привести всех в присяге повторной, потому что после суда над Адашевым и Сильвестром начал всех подозревать в измене. И первыми присягнуть заставил родственников покойной царицы Анастасии, братьев ее Никиту Романовича и Даниила Романовича, Василия Михайловича Захарьева, Василия да Ивана Яковлевых-Захарьиных, Григория Юрьевича Захарьина, которых он с* каждым днем все дальше отдалял от себя. Потом только к кресту подошли князь Иван Мстиславский, боярин Федор Умной-Колычев, князья Андрей Телятевский да Петр Горенский, воевода Алексей Басманов и другие. Но бояре первейшие, Бельские, Шуйские, Горбатые, Оболенские, Репнины, Морозовы вдруг
взбунтовались и отказались от присяги повторной, через десять лет жизни тихой и мирной, минувших с болезни Иоанновой, проснулось своеволие боярское! Царь Иоанн, подозревая, что за заговором боярским стоит князь Владимир Андреевич Старицкий, приказал провести розыск. Тут же объявился и свидетель важный, некий Савлук Иванов, который служил дьяком у Старицких, но был обвинен ими в хищении денег и заточен в темницу. Извлеченный оттуда по приказу царя Иоанна, он показал, что князь Старицкий, презрев Бога и честь, ссылался изменнически с королем польским и ханом крымским, раскрывал им секреты наши военные, призывал их на Русь идти, обещал провожатых дать и дороги безопасные указать, а как свергнут они царя законного и на престол его, Владимира, возведут, тут он их пожалует, крымчакам Казань и Астрахань отдаст, а королю польскому — Ливонию, Полоцк, Смоленск и Псков. Дума боярская встала на защиту князя Ста-рицкого, так утвердив подозрения царя в существовании заговора боярского. Не мог тогда Иоанн перебороть эту силу, поэтому ограничился наказанием мягким: конфисковал княжество Старицкое в казну государеву, но тут же и вернул его обратно, наполненное другими людьми — боярами, стольниками и дьяками, князю Владимиру после новой клятвы крестоцеловальной указал жить в Старице безвылазно, а матери его Евфро-синье настоятельно посоветовал постричься в монахини. Даже лишившись главы своей, боярство мятежное не смирилось. Устроили бояре торжественные проводы Евфросиньи Ста-рицкой в монастырь, поезд, что за ней до самого Белозера тянулся, превосходил даже царский во время паломничеств ежегодных. И в той поездке, как доносили царю, продолжали они умышлять против государя и всей Земли Русской.
[1562 г.]
За сварами внутренними забылись дела внешние. А между тем новый магистр ордена Ливонского Готгард Кетлер заключил вассальный договор с королем польским, получив за это корону наследственного герцога Курляндского. По договору тому король Сигизмунд обязывался не изменять в Ливонии ни
веры, ни законов, ни прав гражданских, за то получал город Ригу и земли вокруг нее и выход к морю Северному, давно им лелеемый. Не все города ливонские с решением своего магистра согласились. Ревель с Эстляндией не захотели поступать под власть Польши и отдались Швеции, а остров Эзель — королю датскому, который сразу же посадил там своего брата Магнуса. Так Швеция с Данией, ранее вяло вступавшиеся за землю чужую, теперь готовы были яростно защищать землю свою, благоприобретенную. Польша же стала заносчиво требовать от царя Русского возврата всех городов, нами в Ливонии завоеванных. И литовские паны были в том с поляками согласны, ибо земли те ливонские к ним прилежали. Но наиболее возмутило царя Иоанна то, что король польский в грамоте, им в Москву присланной, именовал его великим князем.
Царь Иоанн повелел готовиться к войне с Литвой. Близость большой войны, а более надежда на добычу богатую в обширных землях литовских, заставила бояр забыть распри. Никого призывать не потребовалось — сами слетелись. Ратников было, как говорят, двести восемьдесят тысяч, да обозников за восемьдесят тысяч, пушек же всего двести. Во главе войска находился сам царь Иоанн, а при нем Никита Романович Захарьев-Юрьев и помимо воевод знатнейших двенадцать бояр думских, да пять окольничих, да шестнадцать дьяков. Сразу после Светлого Рождества Христова русская рать обрушились на Литву.
[1563 г.]
Князь Андрей Курбский, стремившийся вернуть себе любовь и благоволение царя, в начале февраля осадил и взял главную твердыню литовскую — град Полоцк, а князь Юрий Репнин и князь Дмитрий Палецкий отогнали гетмана Радзи-вилла, спешившего на выручку с сорока тысячами воинов. Потом, не теряя времени, устремились к Минску, Вильне, Мсти-славлю, в Самогитию, разоряя все земли невозбранно. Тут король польский запросил перемирия, кое было ему дано. Ушло всего времени на тот поход два месяца, царь же Иоанн поми-