Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
I
i
каждый день на берег Волхова сгоняли много народу, улицу за улицей, по очереди. Так получалось: сегодня твои соседки на берегу стоят, а на третий день многим из них на лед идти. Продолжалось же это пять недель.
Мужам новагородским определена была казнь огненная. Совершалось все это над высоким обрывом Волхова. Костров там мало жгли — дрова подвозить не успевали. Каждый из осужденных был обязан принести с собой вязанку хвороста или поленьев, их хватало на каждого десятого. А остальных жгли какой-то новой «составною мудростию огненной». Была она густой, как кисель, ею людей даже не обливали, а обмазывали, потом поджигали, и метались люди горящими факелами к потехе опричников. Многие срывались вниз с обрыва, кто ослепленный, а иные и нарочно, и к проруби
Остановил же избиение безвестный блаженный, что прибрел в Новагород и в один из дней заступил дорогу царю Иоанну.
«Прослышал я, что ты здесь вытворяешь. Какую жатву собираешь, — возвестил блаженный, — вот и пришел, подарок тебе принес». Блаженный сунул руку под рубище, извлек оттуда кусок сырого мыса и протянул его царю. «Зачем мне такой подарок? — удивился Иоанн. — Пост скоро, а я в пост скоромного не ем». — «Ты — хуже, — закричал вдруг блаженный, — ты человеческое мясо ешь и все никак насытиться не можешь! Так отведай волчьего! Авось оно тебе по вкусу придется! А кары не я тебе припас! Их сам Господь тебе приуготовил! У Него все уже исчислено, взвешено, отмерено! Но в милости Своей посылает Он тебе последнее предупреждение! Конь твой любимый под тобой падет!»
Тут конь Иоаннов замотал головой и вдруг набок заваливаться начал, Иоанн едва успел ногу из стремени выдернуть и на землю соскочить, на колено припав. К нему первым Васи-
W“"SSS? –
лйй Грязной бросился, чтобы помочь подняться, но Иоанн отвёл его рукой, посмотрел в ужасе священном на блаженного, вскочил на ближайшую лошадь и помчался прочь. Часть свиты за царем поскакала, и уж больше они не возвращались, сопровождая Иоанна до самой Слободы.
В Новагороде же начался новый грабеж и погром пуще первого. Разнесли все лавки, лабазы и амбары, брали только ценное и легкое, все же остальное в кучи сваливали и сжигали. Все, что припасено было для торговли с иноземцами: сало, воск, лен, пшеница отборная — рассыпано было по улицам или горело. Переломали в городе все ворота, двери и окна, чтобы не было препон для Духа Святого, как говорил Басманов. Всех особ женского полу, опять же по его выражению, Духом Святым наполнили, ни лицо зачерненное, ни обноски не спасали, а если кто из мужчин бросался на защиту, тех рубили нещадно. На четвертый день приказал Басманов прийти лучшему человеку от каждой улицы на Ярославово Дворище. Все пришли, молясь в душе и готовясь к казни несусветной, но Басманов уже утолил свою ярость и обратился к ним со словом кротким:
«Жители Великого Новагорода, в живых оставшиеся! Молите Господа Бога, Пречистую Его Матерь и всех святых о нашем благочестивом царском державстве, о царе благоверном Иоанне, о царевиче Федоре, о всем нашем христолюбивом воинстве, чтобы Господь Бог даровал нам победу и одоление на всех видимых и невидимых врагов. И да судит Бог бояр земских, всех их прислужников, советчиков и единомышленников, вся эта кровь взыщется на них, изменниках! Вы об этом не скорбите и живите отныне в Новагороде благодарно!»
Розыск по делу новагородскому привел к раскрытию заговора в ближайшем окружении царя Иоанна. Так ли это было, или это Малюта Скуратов сводил счеты с соперниками своими, или вечно подозрительный царь Иоанн решил разделаться со своими приспешниками, неизвестно. Доподлинно известно лишь то, что главными обвиняемыми были Басмановы, воевода Алексей с сыновьями Федором и Петром да князь Афанасий Вяземский, на которого донес его приятель цар-
ский ловчий Гришка. Все они претерпели казнь тайную, но лютую.
Все же остальные заговорщики, долгие годы первенствовавшие в опричнине, были казнены открыто в Москве. Выбрали в Москве, в Китай-городе, торговую площадь прозванием Поганая Лужа, выгородили сплошным забором круг изрядный в пятьдесят сажен с одними воротами, а над воротами установили помост с одним креслом. Внутри поставили двадцать крестов, да десять кольев заточенных, да десять столбов, обложенных вязанками хвороста, и сложили печи огромные, в которые человек войдет, а еще множество очагов и с вертелами, и со сковородами, и с чанами, будто готовились стадо быков изжарить для пира невиданного. Тут же на помостах лежали металлические когти и крючья, пилы большие и малые, заточенные и тупые, иглы длинные и ножи острые, колодки с винтами и веревками всех размеров, чтобы любую часть тела прихватить можно было. Не было только виселиц и плах с топорами, ибо не суждено было никому принять смерть быструю и легкую. На рассвете в день назначенный стрельцы и опричники числом в несколько тысяч выстроились вокруг геенны огненной, как окрестили то место в народе. И вот в этой тишине издалека донеслись мерные удары бубнов и барабанов — по улицам Москвы двигалась ужасная процессия. Впереди царь Иоанн на вороном жеребце и сам весь в черном доспехе с копьем в руках, за ним пятьсот наиглавнейших опричников, за ними влачились пешком триста осужденных, изможденных до последней степени не только пытками, но и дорогой долгой из Слободы. Въехав на площадь, царь Иоанн сошел с коня, поднялся на помост и сел на престол свой, опершись на копье, как на посох. Явил царь Иоанн милосердие невиданное, простив двести человек без малого, из которых народ с наибольшей радостью приветствовал боярина Семена Васильевича Яковлева-Захарьина. Зато из кровопийственно-го басмановского колена никто кары не избежал, и боярин Захарий Очин-Плещеев, и Иона Плещеев, и Иван Очин, все они отрядами опричными командовали, тоже и Вяземские — Ер-молай должен был ответить не только за себя, но и за брата, се-
стра же Афанасия Марфа, жена казначея Фуникова, единственная женщина из осужденных, была известной ведьмой. Дьявол и тут ее не оставил, единственная из всех она находила силы бесноваться и изрыгать слова хулительные. Мужчины же стояли молча, приуготовляя себя к встрече с вечностью. Малюта Скуратов приказал вывести главного злодея, коим оказался дьяк Иван Висковатый. Дьяку были поставлены в вину сношения тайные с врагами нашими, с королем польским и султаном турецким, а также умысел на жизнь царя Иоанна. Закричал тот было о своей невиновности, но под тяжестью улик выплюнул в лицо судьям: «Будьте прокляты, вы, кровопийцы, вместе с вашим царем!» Это были его последние слова. Малюта Скуратов выскочил вперед и ловко усек Висковатому язык. Дьяка раздели догола, подвесили на цепях и каждый подходил к нему и отрезал кусочек его извивающегося тела, кто нос, кто ухо, кто губы, кто палец, и такое рвение было у всех, что задние кричали передним, чтобы резали куски поменьше, чтобы и им достало. Потом пришел черед Фуникова, который во всем следовал за Висковатым. Его привязали к кресту и опрокинули на голову чан с крутым кипятком, а потом чан со студеной водой, и так поливали его, пока не слезла с него вся кожа, как с угря. Марфе Вяземской измыслили казнь по делам ее колдовским, раздели догола, посадили верхом на натянутую между столбами длинную веревку и прокатили несколько раз из конца в конец с гиканьем и криками: «Так ты, ведьма, на шабаши летаешь?!» А потом облили толстый кол уксусом и насадили на него Марфу дымящимся, разверзнутым лоном.
И продолжалось это до позднего вечера. Уж солнце закатилось, и только свет многочисленных костров и очагов озарял окровавленных опричников, терзающих последних жертв. А царь Иоанн сидел наверху на престоле своем и смотрел вниз на сатанинское воинство свое, и опричники под этим взглядом старались показать свое рвение в измышлении новых зверств и боялись лишь отстать от других в творимых гнусностях. Говорят, что с того дня отвратил Иоанн свое сердце от опричного братства, но опричнина продолжалась.
Продолжалась и Ливонская война с ожесточением преж-
ним, прерываясь перемириями редкими. Разве что царь Иоанн посадил вместо себя на престол Ливонский своего друга любезного Магнуса, брата короля датского, не раз в Слободе Александровой обретавшегося. Короной королевской щедрость Иоаннова не ограничилась, он не только Магнусу пять бочек золота пожаловал, но и породнился с ним, просватав за него старшую дочь князя Владимира Андреевича Евфимию, когда же та неожиданно скончалась, то пришел черед младшей, Марии.