Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
[1578 г.]
Все переменилось с очередной изменой и бегством короля ливонского Магнуса, который передался под руку короля польского Батория вместе со страной, ему только на бумаге принадлежавшей. Баторий, давно искавший повод для столкновения с нами, безрассудно вступил в пределы Ливонии.
Вновь разгорелся пожар войны ливонской, о которой мы уже решили забыть навечно.
Вел войну Баторий против всяких правил дедовских, с коварством и вероломством, невиданным в странах христианских. Ворвавшись в пограничную крепость Дюнебург, он приказал перерезать всех до единого ее защитников. То же и в крепости Венден, которая была ключом ко всей Ливонии. Не удовлетворившись этим, Баторий стал подстрекать народ русский к измене и бунту, завалил подметными письмами все наши
Тут же встрепенулся хан крымский, отошедший после поражения великого. «Казны твоей не требую, — писал он царю Иоанну, — но дай мне Казань и Астрахань. Пусть царевичи крымские сядут там наместниками». Устрашенный царь Иоанн готов был отдать Астрахань, но крымский хан на это не соглашался: «Что нам Астрахань даешь, а Казань не даешь, то нам непригоже кажется: одной и то же реки верховье у тебя будет, а устью у меня как быть?»
Царь Иоанн послал в Крым вельможу знатного, князя Мо-сальского, с поминками богатыми, какие Крым доселе не видывал, и с обещаниями дани ежегодной, только так откупились от нашествия нового.
[1579 г.]
Послал царь Иоанн гонцов и в Краков с письмом миролюбивым и с предложениями решить судьбу Ливонии дружелюбно. Но Баторий не внял предложениям и принялся готовиться к большой войне. Для этого сейм утвердил новый налог сроком на два года, который должен был принести около миллиона флоринов. Так как этого было слишком мало для войны грядущей, Баторий обратился к дворам европейским за помощью и займами. Займы он получил во многих местах,
ШРаЙ1Я?
–
хотя и небольшие, курфюрст Бранденбургский прислал пушки, папа римский, помимо прочего, вооружил Батория своим благословением и обещаниями молиться за его победу. Сам же Баторий передал в казну военную все деньги, которые сейм польский выделял на содержание двора королевского, обездолил собственные поместья трансильванские, даже драгоценности своей молодой жены Анны Ягеллонки, и те бросил Баторий на алтарь собственной славы. Для увеличения же войска пошел Баторий на шаг небывалый, призвал в армию смердов, обещая им освобождение от всех повинностей и даже звания дворянские за храбрость на поле битвы. По призыву его для нового похода крестового явились к нему и рыцари европейские.
Всего же под знамена свои собрал Баторий пять тысяч польских и четыре тысячи литовских всадников, к ним полторы тысячи венгерских и немецких рейтар, пехоты было менее пяти тысяч, из них большинство трансильванских подданных Батория и немецких ландскнехтов. На пушки же и припас огненный денег совсем не достало, в первый год Бато-риева похода было у него всего сто пушек, во второй — семьдесят пять, а в последний — двадцать.
Царь Иоанн постановил выдвинуть к границам Ливонии государев полк в сорок тысяч воинов да конницу татарскую и ногайскую. Но Баторий ударил в другом месте, дерзко вступил в пределы русские и устремился к Полоцку. Царь Иоанн не нашел в себе смелости заступить ему дорогу и поспешно отступил вместе с войском к Москве. Кроме того, надеялся царь Иоанн, что завязнет Баторий в войне осадной, что недостанет у него пушек и войска, чтобы взять Полоцк и другие крепости. Тем более что укрепления полоцкие, и так мощные, были исправлены и расширены после достопамятного штурма, рвы углублены, стены топорщились новыми пушками, числом более ста, а крепость была снабжена изрядными запасами зелья огненного и продовольствия на случай осады. Вот только гарнизон был мал, по росписи мирного времени, а воевода Шеин, посланный с подкреплениями, неожиданно убоялся рати Баториевой и заперся неподалеку от Полоцка в новой крепости Сокол. Защитники полоцкие, видя свою малочисленность
и невозможность оборонить весь город, сожгли предместье и укрылись за крепостными стенами. Несколько штурмов выдержали оборонявшиеся, сильно проредив рать Баториеву. Напряжение нескончаемой битвы было столь высоко, что не один раз сам король кидался в гущу атакующих, чтобы поддержать их порыв. Но так и не удалось Баторию сломить упорство ратников русских, сломила их усталость и нестерпимый жар от пожарищ. Приступили к переговорам и под угрозой взрыва крепости вместе со всем там находившимся Баторию пришлось согласиться беспрепятственно пропустить на Русь и воевод, и рядовых ратников с семействами и всем имением. Тогда коварный мадьяр приказал задержать всех ратников, вышедших из крепости, до конца войны, говоря, что негоже возвращать врагу таких верных и сильных воинов. Так узрела вся Земля Русская истинную цену лживым посулам Баторие-вым! И уж защитники крепости Сокол не помышляли о переговорах и сдаче, рубились до последнего воина и оставили врагам лишь мертвые тела свои, черные от усталости, копоти и крови, своей и чужой.
Слухи о поражениях на рубежах западных дошли до Москвы и вызвали волнение среди народа. То же и в Думе боярской. Некоторые бояре приступили к царю Иоанну с требованиями похода незамедлительного на Вильну и Краков, благо и войско было в сборе. Но царь Иоанн уже оставил воинственные устремления и помышлял лишь о мире. Приказал снестись с вельможами литовскими и убедить их воздействовать как-то на короля Батория, унять его кровожадность, заставить начать переговоры о вечном мире, о родстве и дружбе искренней. Было и другое письмо, в котором царь Иоанн в знак своей доброй воли предлагал Баторию несколько городов в Ливонии, отказывался от прав на Курляндию и намекал на возможность других даров земельных, кои надлежит обсудить за столом переговоров. Началась переписка долгая.
Пытаясь понять причину несчастий, свалившихся на Русь, чем прогневил он Господа, царь Иоанн принялся ревностно соблюдать все положенные обряды церковные и проводил много времени в чтении Священного Писания, которое он знал почти все наизусть с детства, и в размышлениях. Вскоре
ему представилась возможность послужить нашей Церкви православной — монахи Антониево-Сийского монастыря обратились к митрополиту с просьбой о канонизации основателя их обители Антония, царь Иоанн выразил желание написать канон новому святому. Он не только написал прекрасный канон, один из лучших в истории нашей Церкви, но и взялся исправить текст «Жития Святого Антония», сочтя его легковесным и недостаточно поучительным.
[1580 г.]
Тяготясь долгим вдовством, царь Иоанн избрал себе супругу новую Марию, на этот раз из рода знатного Нагих. Тогда же определил он старшему сыну Ивану в жены Елену Шереметеву, а младшему Федору — Арину Годунову, сестру любимца сбоего Бориса Годунова.
Так в хлопотах и утехах семейных прошла зима, весна, клонилось к закату лето, царь Иоанн, убаюканный завязавшейся перепиской с Баторием и приближением зимы, столь страшной для войска польского, отозвал многие полки от границы западной, и в этот момент Баторий нанес вероломный удар. Уподобившись татям лесным, он избегал дорог прямых, шел тропами звериными, гатил болота, прорубал просеки в пуще заповедной, так выскочил он к Великим Лукам, городу торговому, богатому, обещавшему щедрую добычу алчному войску Баториеву. В городе, находившемся в глубине Земли Русской, было всего шесть или семь тысяч воинов, да и стены его деревянные сильно обветшали и прогнили, тем не менее город сопротивлялся упорно и, лишь когда подорвали главную башню подкопом и сожгли стены, сдался на милость победителя. И король явил милость: венгры и немцы ворвались в безоружный город, устроили варварское избиение жителей и предались неистовому грабежу. То же произошло и в городках окрестных, в Велиже, Усвяте, Озерище, Заволочье, поляки дошли даже до Старой Русы и сожгли ее. После этого рать Ба-ториева, отягощенная добычей, устремилась назад, в пределы литовские.
[1581 г.]
ГЕНРИХ ЭРЛИХ
К следующему лету царь Иоанн приказал собрать рать несметную, но не уставал призывать короля Батория к заключению мира.
Ответом была ругательная грамота, в которой Баторий выдвигал требования Пскова, Смоленска и всей Северской земли, обзывал царя Русского мучителем, волком, ворвавшимся в овчарню, грубым ничтожным человеком, уподоблял его дикому татарскому хану, слизывающему кобылье молоко с гривы лошадей. И еще Баторий обвинил царя Русского в трусости из-за того, что тот не появляется на полях сражений: «И курица прикрывает птенцов своих от ястреба, а ты, орел двуглавый, прячешься!» — и тут же вызвал его на поединок: «Назначь время и место, явися на коне и един сразися со мной единым, да увенчает Бог победой правого!» На это царь Иоанн ничего не ответил.