Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
А что же царь Иоанн? Он продолжал пребывать в нерешительности, не двигаясь ни на помощь осажденному Пскову,
где находились все войска Батория, ни в оголенную, беззащитную Литву. Лишь пятьсот всадников отправил он к границе, да и то для встречи легата папы римского Поссевина, коего принимали с гораздо большей торжественностью и пышностью, чем любого другого посла. Короткого разговора с царем хватило иезуиту, чтобы понять: Иоанн помышляет лишь о мире и готов заключить его на любых условиях, не умаляющих, конечно, его царского достоинства. С этим убеждением посол папский поспешил обратно к королю Баторию.
В дни последующие случилась трагедия великая — держава Русская лишилась наследника престола. И совершил это царь Иоанн своими руками. Свидетелей его ссоры с царевичем Иваном не было или не осталось, поэтому говорили разное. Одни — что Иван вступился за беременную жену. Другие, которым мы склонны доверять больше, утверждали, что Иван укорял отца за нерешительность в войне и требовал передать ему командование войском. Вспыльчивый царь по своему обыкновению поучил сына посохом, ненароком попав тому в висок. Когда бояре, дежурившие у дверей палаты, решились войти внутрь, они застали лишь распростертого на полу царевича с окровавленной головой и сидящего рядом немощного старика, разбитого ужасом содеянного. Царевич так ни разу и не пришел в себя во все четыре дня своей болезни и ноября 19-го скончался.
Бояре с князьями и весь двор скорбели непритворно. В день похорон казалось, что черный град накрыл Кремль, не оставив ни одного светлого места. Царь Иоанн сам указал место в отдельном приделе храма Михаила Архангела, где надлежало захоронить Ивана, и тут же распорядился, чтобы и его после смерти положили рядом. Долго Иоанн бился над гробом, перечисляя все достоинства Ивана и прося у него прощения за свой грех невольный.
[1582 г.]
На границе ливонской, в местечке Яме-Запольском, при посредничестве Антона Поссевина съехались для переговоров мирных послы царя Русского князь Дмитрий Елецкий и
печатник Роман Олферьев, и короля польского, Януш Збараж-ский, воевода Вроцлавский, маршал двора князь Альбрехт Рад-зивилл и секретарь великого княжества Литовского Михаил Гарабурда. Несмотря на, то что неудача похода стала очевидной даже для самого Батория, он держал себя с обычной кичливостью и заносчивостью, высокомерно давая послам нашим три дня сроку, и после этого грозился прекратить переговоры. Войско русское, оборонявшее Псков, ответило на это очередной — сорок шестой! — вылазкой, закончившейся знатным разгромом польских войск, взятием тысячи пленных и убитых без счету. Гетман Замойский взывал к послам польским: подписывайте мир на любых условиях, иначе — бегство и позор! Но и царь Иоанн прислал вестника с грозным приказом: подписывайте мир немедленно и на любых условиях! Шустрый Поссе-вин за несколько часов составил договор, согласно которому все оставалось, как было до начала войны Ливонской, русское — русским, литовское — Литве, восстанавливая рубежи старые. Ливония отходила полякам, нам же досталось лишь несколько городков незначительных. Послы с обеих сторон подписали этот договор, а к нему перемирие на десять лет.
Так закончилась война Ливонская, длившаяся долгих двадцать пять лет. Мы не только не приобрели земель новых, но и потеряли единственный город портовый, что был у нас на море Северном — это шведы, ведомые Делагарди, воспользовавшись нашествием Батория, под шумок захватили Ивангород, а с ним и Нарву, и всю Эстляндию.
Когда унялась первая волна радости от мира, когда стихли одинаково громкие с обеих сторон восхваления достигнутой победы, чем дальше, тем сильнее росли досада и разочарование, особенно у нашего народа. Недоумевало войско русское, которое рвалось к победам новым и которому вместо этого приказывали забыть о победах старых и безропотно отдать приобретенное его храбростью и кровью. Плакали люди русские, которые за эти годы обжились в городах ливонских и теперь вынуждены были по непонятной и не объясненной им причине возвращаться на родину, оставлять на поругание латинянам возведенные ими храмы православные, бросать дома и нажитое имущество.
Царь же Иоанн предавался скорби по убиенному им сыну. Сделал он богатые вклады в монастыри на помин души Ивановой, разослал десятки тысяч рублей не только в русские обители, но и патриархам в Царьград, Антиохию и Александрию. В порыве покаяния повелел Иоанн составить поименный список всех своих жертв, особенно же времен опричных, и разослать сей синодик вместе с отдельными богатыми вкладами по всем крупнейшим русским монастырям, чтобы вовеки веков молились иноки об успокоении их душ.
Как справили сороковины по Ивану, собрал Иоанн Думу боярскую вместе с главными святителями, покаялся перед ними громогласно, что это он убил «своего возлюбленного сына», и тут же объявил им, что ему, столь жестоко наказанному Богом, остается кончить жизнь свою в монастыре в непрестанных молениях о прощении греха его невольного. Судьбу же державы он отдавал в руки Думе боярской, сказав, что лишь возвращает венец царский тем, от кого он его получил, и пусть теперь бояре изберут достойнейшего. Умилились бояре покаянию царскому и некоторые, тронутые до глубины сердца, даже прослезились, но от предложения царского ужаснулись. Поэтому ответили бояре дружно: «Не от нас ты получил венец царский, а только от Господа! Перед Ним тебе ответ держать в час назначенный! Торопить сей час не подобает христианину доброму. Когда призовет тебя Господь, то укажет нам на сына твоего Федора, и его изберем мы царем Всея Руси! О другом и не мыслим!»
Покорился Иоанн воле боярской, согласился и дальше влачить тяготы власти царской, но отвратился от столь любимой им пышности, носил одежды смиренные, во весь год неукоснительно соблюдая траур по Ивану, а державу и скипетр ни разу более не брал в руки.
[1583 г.]
Супруга Иоаннова Мария родила в час положенный сына, нареченного тайным именем Уар и христианским именем Димитрий. Царь Иоанн понимал незаконность своего седьмого брака, равно и сына считал незаконнорожденным, посему о рождении Димитрия не объявлялось громогласно, в Москве не было никаких торжеств и празднеств.
Не то народ русский, который воспринял глухую весть о рождении у царя сына с радостью великой. Всем было ведомо, что царевич Федор, ставший наследником после гибели Ивана, не силен умом и в отличие от могучего в молодые годы царя Иоанна и не менее крепкого царевича Ивана, слаб здоровьем. Он и на охоту-то совсем не ездил, от вялости телесной и душевной. Только одним делом любил заниматься — в колокола звонить да на клиросе певчим подпевать. Ему царь Иоанн не раз говорил прилюдно с досадой: «Эх, надо было родиться тебе, Федька, пономарем!»
Поэтому всем хотелось верить, что новорожденному Димитрию суждена сила и слава, что именно он продолжит угасающий род царский. И потянулись в Москву караваны с выборными от всех земель Русских с подарками богатыми. Князья дарили сосуды золотые и кубки, осыпанные каменьями сверкающими; монастыри посылали иконы священные в окладах драгоценных; купцы русские возами везли штуки шелка и бархата, связки соболей, куниц, лис и других мехов без счета; ремесленники подносили искусные изделия рук своих, от лоханей для омовения царственного младенца до игрушек, золотых и серебряных коней, медведей, слонов, львов, орлов, единорогов и других птиц и животных диковинных; казаки слали оружие, луки всех размеров, чтобы в любом возрасте царевичу было чем позабавиться, пищали и пистоли, кинжалы, сабли, булатная сталь которых соперничала в твердости и цене с усыпавшими рукоятки алмазами, и мечи, омытые кровью врагов; простой народ и подарки делал простые, но обильные и тяжелые — бочки с монетами серебряными, собранными в складчину.
Глядя на провинцию, встрепенулась и Москва. Но тут было меньше искренности. Те же бояре приносили дары не от чистого сердца, а в пику царю. Митрополит, наконец-то, соизволил благословить царевича нательным золотым крестом, украшенным лазоревыми яхонтами и зелеными смарагдами, с мощами великомученика Димитрия Солунского и млеком
Пресвятой Богородицы, присланным из Царьграда. Долгим ожиданием этого священного млека и пытался неуклюже объяснить митрополит Антоний свою задержку неприличную.