Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
мо земель обширных приобрел новый титул — великого князя Полоцкого.
Блестящая победа сия оказалась последней в числе побед царя Иоанна. Счастие военное, казалось, отвернулось от него, то же и в делах внутренних, где ширилось недовольство боярское и общее неустройство, сам же царь Иоанн все более впадал в подозрительность и свирепство. Многие люди, глядя на царя, вспоминали необузданность его юношеских лет, скорбели о прошедших тринадцати годах его правления, блестящего и в то же время благочестивого, и убеждались в том, что свершилось оно во многом благодаря влиянию благотворному царицы Анастасии и советам братьев ее и других родственников, Захарьиных-Юрьевых, ныне от двора почти удаленных.
[1564 г.]
Король польский недолго соблюдал дарованное ему перемирие, коварно воспользовавшись непонятным легкомыслием князя Петра Шуйского. Воевода шел с двадцатитысячной ратью в лесах под Оршей без всякого охранения, везя доспехи и оружие на санях в обозе. На рать нашу напали лучшие полки литовские, ведомые Николаем Радзивиллом, и всю ее рассеяли, захватив обоз, пушки и пленных. На поле брани пали князь Петр Шуйский, головой заплативший за свою неосторожность, и князья Палецкие, а воевода Захарий Плещеев-Очин и князь Иван Охлябинин были взяты в плен, доставлены в Краков и представлены королю польскому. Радзивилл же дошел до самого Полоцка, бомбардировал его, но, не сумев взять, отправился восвояси. Царь Иоанн открыто обвинил в измене бояр, которые хотели рать нашу погубить и сами литовцев на нее навели.
Улучив момент, в поход двинулся крымский хан, несколько лет сидевший себе тихо за своим Перекопом, не смея южных рубежей наших тревожить. Мы там и войска большого не держали за ненадобностью, поэтому набег крымский мог много бед принести. На счастье наше, в это время под Рязанью в своем поместье богатом отдыхали Басмановы, Алексей с сад-
ном Федором, они первые вооружились с людьми своими и, отослав гонцов в Москву за подмогой, заперлись в Рязани. Крымчаки несколько дней безуспешно приступали к стенам крепости, но взять не смогли, когда же войска наши придвинулись, то быстро отступили. Басмановы с великой честию воротились в Москву, а царь наградил их знатно.
Но самый большой урон державе и самолюбию царя Иоанна нанесло бегство князя Андрея Курбского в Литву из Дер-пта, где он после Алексея Адашева наместничал над Ливонией. Темной ночью князь Курбский перелез через стену городскую и сопровождаемый одним только стремянным ускакал в сторону литовской границы, бросив в городе и жену с сыном малолетним, и богатую казну полковую, и все свои ливонские и литовские трофеи. Направился же он прямиком в городок Вольмар, где его уже ждал гетман литовский Радзивилл, и был принят там с большим почетом. Но еще более роскошной была встреча в Кракове с королем польским, тот принял его в присутствии всего двора и шляхты не только как героя величайшего, но и как друга, посочувствовал ему за потерю жены и сына, что же касается поместий и богатства, то обещал возместить ему это сторицей. Курбский же принял все это с благодарностью и в слове ответном не только короля прославлял, но и корил за слабость в войне, призывал его не жалеть ни сил, ни казны, ни рати, чтобы сокрушить богопротивную власть царя Иоанна.
Вскоре был изловлен слуга князя Курбского, тот самый, что один бежал с ним в Литву, а затем почему-то тайно вернулся назад. Холопа сего, именем Васька Шибанов, доставили в Москву в клетке и железах, а с ним ларец из тайника, этим Васькой под пыткой указанного.
В ларце том были разные бумаги Андрея Курбского. Первая — короткое, на трех листах, письмо царю Иоанну. «Ты называешь нас изменниками, потому что мы принуждены были от тебя поневоле крест целовать, а если кто не присягнет, тот умирает горькою смертию; на это тебе мой ответ: все мудрецы согласны в том, что если кто присягнет поневоле, то не на том грех, кто крест целует, но преимущественно на том, кто при-
нуждает, если б даже и гонения не было; если же кто во время прелютого гонения не бегает, тот сам себе убийца, противящийся слову Господнему: «Аще гонят вас во граде, бегайте в другой» — так писал князь Курбский царю и далее обвинял его во многих других грехах. Еще в том ларце потаенном были грамоты от короля польского и гетмана литовского, в коих они Курбского на измену склоняли и всякие милости ему обещали, и копии его ответов, где он все секретные планы наши врагам выдавал и прямо указывал, где и как лучше против нашей рати действовать, чтобы вернее ее погубить. Нашлись там и наметки, как державу Русскую изничтожить, власть царскую сокрушить, а страну на уделы поделить, как встарь, себя же Курбский мнил великим князем Ярославским по отчине его.
Вскоре князь Курбский во главе рати литовской вторгсяна нашу землю, загнал один из полков царских в болото и там разгромил. Доносили, что призывал он короля польского дать ему еще большее войско, тридцатитысячное, и похвалялся, что дойдет с ним до самой Москвы и царя русского скинет.
В эти дни приключилась неожиданная и странная смерть Данилы Романовича, брата царицы Анастасии. Царь Иоанн, подозревавший уже и Захарьиных, повелел похоронить своего ближайшего родственника без всяких почестей и огласки.
В начале зимы во дворце царском началась подготовка к какому-то переезду невиданному. Увязывали все, разве что лавки оставляли да росписи на стенах. Было приказано собираться и семьям всех людей дворовых и ближних.
Декабря 3-го еще затемно стали стекаться в Кремль саки тяжелые, несметное количество саней. Подъезжали они десятками к дворцу царскому, и в них сносили и святыни московские, и казну царскую, и утварь дворцовую, и рухлядь jvrfe-ховую, и припасы разные. А как нагружали сани и груз крепко увязывали, так сани отъезжали к воротам Боровицким, на йх же место следующие становились. Наконец, появился и сам царь Иоанн, махнул рукой, и поезд царский медленно двинулся к воротам Кремля. Долго стоял народ московский, провожая глазами своего царя, уезжавшего в неизвестность. А Как исчезли в предвечерней мути последние сани, так случилось
ЦЯаКlb?
знамение грозное — посреди зимы заплакало небо и пролился дождь на землю, толстым слоем снега покрытую. И стало тепло, как весной, и зажурчали ручьи, и замешалась такая грязь, что никто не мог ни в Москву пробиться, ни из нее выбраться. Поезд царский сгинул без вести.
[1565 г.]
В самом начале января царь Иоанн из Александровой Слободы прислал митрополиту грамоту, на оглашение которой собрались все святители, в Москве пребывавшие, все бояре и князья, дети боярские и дьяки, все, кому та грамота была адресована. Подробнейше в ней были исчислены все измены и убытки, которые они державе нашей за последние тридцать лет творили. Как казну расхищали, как вотчины государевы на себя переписывали, как земли, им в наместничество пожалованные, разоряли, как от службы царской увиливали, как потворствовали всем — и хану крымскому, и ливонцам, и литовцам, и королю польскому, только собственному царю, Богом над ними поставленному, во всем препоны чинили. Досталось и митрополиту со святыми отцами за то, что препятствуют правосудию царскому, за то, что вступаются за виновных бояр и дьяков, на которых обращается справедливый гнев царский, и не только вступаются, но и покрывают их дела недостойные, а царю выговаривают грубо, как мальчишке неразумному. «Не хотя терпеть измен ваших, — писал Иоанн, — мы от жалости сердца оставили государство и поехали, куда Бог укажет путь. А на вас кладем опалу нашу».
Собрание это за многолюдством его происходило на площади перед храмом Успения. А тем временем за стенами Кремля на Троицкой площади шло другое собрание, еще более многолюдное, и там тоже выкрикивали грамоту царя Иоанна, но совсем другую. Была она обращена ко всем простым людям московским, и к гостям, и к купцам, и, как было сказано, ко всему христианству православному. Были там в конце те же самые слова о том, что в жалости сердца оставил царь государство и поехал, куда Бог укажет, но с добавлением, что на народ он никакого гнева не держит и опалы на него не кладет.