Царь Гильгамеш
Шрифт:
— Тот, кто в Храме, скоро умрет, — просто ответил Мескан.
— Сан Лагэн умрет? Как?
— Государь…
— Не нужно.
— Государь, в подобном разговоре мне удобнее говорить так, как мне подобает это делать, а не так, как ты разрешил.
— Хорошо. Говори же.
— Государь, один солнечный круг — самое большее, на что хватит мэ первосвященника баб-аллонского.
— Отчего ты так спокойно сообщаешь об этом? Он ведь твой учитель! Сан Лагэн…
— Моя боль и мои чувства — совсем не то, что может кому-то пригодиться. Отец мои и государь» «Секретный канон» создавался словами царя, рукой первосвященника и повелением Творца. Тот, кому он не предназначен, даже и узнав о «Секретном каноне», даже прочитав его, ничего не запомнит. Письменные знаки немедленно покинут его память… Твоему брату показали «Секретный канон» Маддан-Салэна раньше, чем тебе, и он все рассказал царице Лиллу. А потом очень удивлялся, отчего Та, что во Дворце, не понимает ни слова о Завете, сколько бы государь Апасуд ни пытался завести с ней разговор о тех давних делах.
— Сан Лагэн… Сан Лагэн…
— Сан Лагэн умрет, когда Бог перстом проведет черту, обрывая его срок… Я скорблю об этом. Но сейчас он еще жив, зачем же оплакивать его прежде времени?
Мескан был прав своей холодной прямой правдой. Бал-Гаммаст промолчал, тут ничего не скажешь. Его собеседник продолжил:
— Государь, когда мэ первосвященника исчерпается, я займу его место. Иначе и я не запомнил бы ничего. Храм и Дворец — одно. И готов подчиняться твоей воле, так же как и ты, я думаю, не желаешь зла Храму.
Бал-Гаммаст постарался сохранить спокойное лицо. Впрочем, сейчас уже не имеет значения, что, когда и чья память сохранила…
— Твой брат, государь, возобновил Завет немедленно. Но без тебя его действие осталось незавершенным. Не будет ли с моей стороны…
— Мескан, я расторг Завет.
— Ты! Ты…
— Я расторг Завет. Осуди меня. Осуди меня теперь, ты, тот, кем будет держаться Храм земли Алларуад! Я сделал ошибку? А? Я был уверен: нет ошибки! Теперь я сомневаюсь, Мескан. Ты обещал покоряться моей воле, зная, сколько мне солнечных кругов… Но я-то ведь тоже помню свой возраст! Может быть, я ошибся, Мескан? Что ты думаешь? Я по дурости убил свою страну? А? От молодечества. Опыта не хватило. Отец мой… мой отец, Барс, и дед, и другие, умные же люди, все они ведь иначе поступили… У меня… У меня… Такое было красивое, искреннее чувство, мне показалось — правильное. Мне показалось, сам Творец вложил его в меня… Такое красивое чувство, я не мог ему не подчиниться! Что, Мескан?
Он почти кричал.
— Государь, я боялся… и… надеялся, что хоть тебе хватит духу…
— Что?
— Только тише, тише! Зачем кричать о таком? Они отъехали с дороги и остановились на таком расстоянии от войска, где никто не услышал бы их.
— Государь! — И тут Мескан заговорил с горячностью, которую Бал-Гаммаст меньше всего ожидал найти в нем: — Государь! Мы когда-то сломали замысел Творца и все еще продолжаем доламывать его. Кому Царство скручивает шею, подавляя мятежи? Своей же собственной части, краю Полдня. Я склоняюсь перед соразмерностью Царства, перед гармонией жизни, власти и веры, я понимаю, почему так хотелось царю Маддан-Салэну сохранить это навечно… Но есть другая гармония, еще глубже, еще важнее, и она не велит сохранять навечно ничего, помимо двух вещей…
— Каких, Мескан?
— Вечна любовь в нас самих и Бог над нами. Царство — очень правильная жизнь, очень красивая и очень надежная. Но Царство меньше любви и меньше Бога. Во мне самом такой любви нет, но разумом я понимаю, как должно быть… Творец захотел другого. И отступился от своего замысла, пожалев одного человека, царя Маддан-Салэта. Но на благо ли это всей земле Алларуад? Вот край Полдня: тот же вроде бы народ алларуадцев, населяющих срединные земли, а… не тот. Моложе. Восемьсот солнечных кругов назад, по слову царя Халласэна Грозы и его преемников сюда уходили из коренных областей Царства самые отважные люди, самые сильные, и была им льгота от государей баб-аллонских. Потом их захотели сделать такими же, как все прочие алларуадцы, и край Полдня восстал, ведь не умеет юноша жить подобно старику… У них тут иные обычаи, они лишены нашей мягкости, даже язык тут иной…
«А ведь верно… Они не совсем то, что мы. Вернее, они — тоже мы, но чуть-чуть другие». Бал-Гаммаст слушал Мескана очень внимательно. Да, здесь говорили иначе. «Здесь» — значит на земле, которая лежит полдневнее Иссина и Ниппура; эти два города вроде врат между двумя половинами Царства… Здесь его собственное имя нещадно корежили, произнося «Билагамэсэ» или вроде того. Алларуад называли Иллуруду, да и всякое слово звучало напевнее и свободнее. Старость и юность, слабость и сила… В последнее время с ним часто говорили об этом. Уггал Карн, Масталан, Мескан. Да он и сам кое-что знал. Царству дарован был необыкновенно долгий закат, слишком долгий, неестественно долгий…
— …Может быть, государь, им следовало победить тогда… при Маддан-Салэне. Разогнали бы потом суммэрк, поставили бы в полный рост иное Царство, новое, но не настолько новое, чтобы в нем умерла вечная истина. Их бунтари были чистыми людьми. Я много читал о тех временах… Потом стали хуже, злее, подлее. Сейчас, говорят, сплошная гниль…
Бал-Гаммаст вспомнил того мерзавца, оскопленного по воле Барса. Да, грязь. Да, гниль. Если и была у них чистота, то давно вся скисла.
— Но, может быть, осталось еще что-то. Если мы, падая, не потянем их ко дну, если они не уподобятся жестоким людям числа, суммэрк, если не растворятся в этом племени без следа, тогда, наверное, в них сохранится какая-то струя света. Наверное, не само Царство, но… но… хотя бы образ Царства. Ты, государь, пожертвовал благополучием страны Алларуад. Творец, сделай так, чтобы эта жертва не оказалась слишком запоздалой!
Бал-Гаммаст подъехал к Мескану вплотную, обнял его и поцеловал в висок. Сколько холодных и красивых мыслей наговорил этот человек, и надо бы кое-что запомнить — пригодится… А кое-что сразу же выкинуть из головы за ненадобностью. Но среди всего Месканова нагромождения одно обдавало истинным теплом: Царство меньше Бога и меньше любви. Оно красиво, оно родное, но следует его отдать.
Тогда, прочитав «Секретный канон», Бал-Гаммаст решил все очень быстро. Любишь Бога — так и верь Ему, Он о тебе позаботится. Чувство доверия было необыкновенно сильно в Бал-Гаммасте. Такому он не посмел сопротивляться. Да разве может случиться, чтобы Творец не позаботился обо всех любящих Его теперь, когда пошатнется главная опора их жизни!
И царь прошептал в тот миг: «Боже, пускай Завета больше не будет!» Произнеся несколько слов, расторгших Завет, Бал-Гаммаст сейчас же ощутил, как соткалась из воздуха рука и ласково погладила его по голове; затем соткались уста и прикоснулись к его щеке.
А потому ничуть не усомнился в правильности содеянного. Сомнения пришли к нему потом…
Не будет, значит, острова со светлым домом… Но… как там Мескан говорит? Струя света во тьме? Остается надеяться на свою силу и Его помощь.
— …Ты утешил меня, Мескан.
Бал-Гаммаста одолевали тысячи вопросов. Поздно вечером, уже на привале, он возобновил разговор с Месканом. Но на этот раз беседа не задалась.
— Мескан, неужто всему суждено разрушиться? Неужто все погибнет?
— Не знаю. Думаю, прежде всего нам покажется, будто жизнь встала на уши и поскакала на них резвым скоком. Все вокруг переменится. Даже подумать страшно.
Бал-Гаммаст рассмеялся:
— Кто придет нам на смену, Мескан? В ком растворимся мы… «струйкой света»?