Царь-гора
Шрифт:
Он испустил длинный печальный, старчески шершавый выдох.
– Партизаны, говорите, полк накрыли, – трепетно лелея и сдерживая нетерпение, сказал Федор. – Усть-Чегень – помните такое село, господин ротмистр? Не там ли дело было?
– Усть помню. А Чегень или еще что – не упомню. Много тут абракадабских названий было.
Но Федор и без того знал, что он на верном пути и лавровый венок баловня судьбы уже нацелился упасть на его голову.
– Ну а партизанами кто командовал, помнишь, дедушка?
– Этого и
Федор от растерянности – не собрался ли старик тронуться умом – направил луч фонаря ему в лицо. Вскрикнув от боли в глазах, косматый дед повалился на землю и нехорошо завыл тонким голосом. Федор, опомнившись, дернул фонарь в сторону.
– Какая медвежья стража? – крикнул он, подобрался к старику и принялся тормошить.
– Бернгарт его имя, – прекратив выть, страшным шепотом ответил тот. – «Медвежья стража» и значит. Сбылось проклятие колдуна. Медведь, хозяин гор.
Федор привалился к стене. Все-таки от пещерного жителя нестерпимо воняло, а в речах все больше сквозило безумие.
Некоторое время в пещере раздавался лишь плеск водяных капель да возня старика, распростертого ниц и бессмысленно загребающего руками.
– Как звали командира полка? – спросил Федор, зная ответ наперед.
Старик говорить не спешил. Через минуту-другую Федор опять услышал его безутешное глухое подвывание.
– Прекратите истерику, ротмистр, – устало проговорил он. – Вы не кисельная барышня, а я не поп, чтобы утешать вас.
Как ни странно, нелепая фраза подействовала. Старик поднялся на колени и повернулся к Федору.
– Поп, – произнес он, осенившись мыслью, – отведи меня к попу. Мне тебя Господь послал для покаяния, Христом-Богом молю, отведи!
На коленях он пополз к Федору.
– Вы не ответили на мой вопрос, – отодвигаясь в сторону, сказал тот.
– Полковник Шергин! – страшным голосом возопил старик, так что и стены пещеры, казалось, сотряслись. – Отведи на покаяние, заклинаю!
– Кто в него стрелял? – требовательно спрашивал Федор, боясь, что старик от волнения не вовремя испустит дух и заберет с собою в вечность сокровища живой истории. – Почему его убили свои?
– Я, я, я! – захрипел старик, тряся руками перед лицом Федора. – Я его убил.
Федор успел нашарить кнопку фонаря и выключить свет, прежде чем старик заглянул ему в лицо. Увидев перед собой копию полковника Шергина – восставшего из могилы мертвеца, пришедшего требовать оплаты счетов, – он окончательно выжил бы из ума либо стремительно присоединился бы к остальным здешним покойникам.
– Почему? – выдавил Федор. К абсолютной темноте пещеры глаза не могли привыкнуть ни за минуту, ни за час. Только за всю жизнь. Он чувствовал, что старик отлично его видит и даже пытается получше рассмотреть.
– Почему? – жалобно повторил тот и замолчал надолго. Федор использовал паузу, чтобы встать на ноги и, включив снова фонарь, отойти подальше. – Не знаю. Не помню. Он хотел… хотел… я был против… не помню.
Старик заплакал. Федор молчал, не решаясь произносить суд.
– И могила где, не знаю, – горевал бывший ротмистр. – Есть ли она, не ведаю.
– Да есть могила, – убито сказал Федор.
Услыхав это, старик с новой силой стал требовать отвести его на могилу и к попу, преследуя Федора на коленях. Тому надоело бегать от несчастного и, силой поставив его на ноги, он сказал:
– Ну не оставлять же тебя тут. Помрешь еще с голоду… Кстати, запасы какие-нибудь есть? А то мои потощали, на двоих так вообще не хватит… Кормились, говорю, чем?
Старик, замерший было в столбняке ввиду грядущей перемены жизни, очнулся:
– Кормились? Всяким… Червячками, мышью, разная тварь забредает, зверье горное. А то своих ели, когда голодно.
Он показал рукой на гору костей у стены.
– Людей ели? – беспокойно переспросил Федор, попятившись.
– Меня три раза хотели сожрать. Да на мне мяса мало. Рабу, известно дело, пинки да объедки достаются. А после первого раза я и тех половину съедал, чтоб кости из меня торчали.
– Рабу? – перестав пятиться, Федор вытаращился, хотя глядеть особенно было не на что.
– Известно дело, – повторил старик и не то чихнул, не то всхлипнул – несколько раз подряд. Федор не сразу понял, что это смех. – Порченые они были, столбоверы. Чистоту свою древлеправославную не соблюли, с того и пошло.
Питая к пещере порченых кержаков все большее отвращение, Федор решил немедленно бежать. Однако идти стало труднее – его ноша увеличилась вполовину: к рюкзаку с консервами и водой прибавился старик, которого тоже пришлось волочь фактически на себе – от переживаний тот еле двигал ногами. Дойдя до щелястого выхода из пещеры, Федор измученно подумал о том, что дотащить свой клад в целости и сохранности хотя бы до дороги, где ходит колесный или копытный транспорт, будет делом потруднее, чем переход Суворова через Альпы.
Снаружи была ночь. Увидев звезды, старик впал в подобие экстаза и битых два часа, распростершись на камнях бородой кверху, умилялся на Божью благодать. Время от времени он принимался выкрикивать обрывки молитв. Перед самым рассветом Федор забылся тревожным сном, а когда открыл глаза, увидел старика, стоящего на самом краю скалы, готового шагнуть вперед. Прыжком по извилистой траектории, какому позавидовал бы любой представитель семейства кошачьих, Федор в последний миг остановил смертельное движение старика, свалив его на землю.