Царь-гора
Шрифт:
Философское обобщение вышло кургузым, и он смутился.
– Обещайте, что не пойдете больше в горы с этим человеком, – попросила Аглая. – С этим Евгением Петровичем, если это его настоящее имя.
– Обещаю. Это тем проще, что он мертв, – брякнул Федор.
Аглая вздрогнула.
– Как это случилось?
Федор рассказал. Все – об их блужданиях и о свихнувшемся под конец Попутчике, пытавшемся его зарезать. Ничего – о девке со звериным взглядом и об уродливом существе, копошившемся возле трупа.
– Это можно было ожидать, – произнесла Аглая.
– Что именно?
– Теперь вам лучше вообще не соваться в горы, – сказала
– Аглая, перестаньте говорить загадками, – попросил Федор, – ей-богу, уже голова от них болит. Прямо какое-то местное поветрие. Не верю я в вашу подземную чудь. Не верю и не хочу верить.
– А про каких пришельцев из нижних пещер вам рассказывал старик? – Аглая дернула уголком губ.
– У господина ротмистра в мозгах мутилось от долгой жизни в людоедской пещере.
– Как хотите, – с напускным безразличием сказала девушка. – Вообще-то никаких загадок. Просто вас хотели принести в жертву, вот и все. Независимо от вашей веры или неверия.
– В жертву?!
Федор расхохотался, но вдруг осекся и помрачнел. Вспомнил, как Попутчик говорил о «цене», которую взяли «они», но при этом не отдали ничего взамен, в точности по правилам дикого воровского рынка.
– Надо бы оформить могилу, – сменил он тему, кивнув на крест с табличкой «Офицер Русской армии».
Незаметно для себя они проделали путь до сгоревшей церкви, на месте которой уже рыли яму под фундамент.
– Имя известно – Петр. Отчество у старика ротмистра вылетело из памяти. Звание. Дата смерти – девятнадцатый год, где-то после Пасхи. Год рождения неизвестен. Что еще?
– Причина смерти, – подсказала Аглая. – Бунт младших офицеров? Они сочувствовали большевикам?
– Непохоже. Плеснев говорил только за себя. И красным он предпочел кержаков, замуровался с ними в пещере на всю жизнь.
– Тогда это не могло быть рядовое недовольство. Чтобы младший по званию стал на глазах у всех стрелять в командира полка – для этого нужен сильный мотив. Сильнее личной ненависти. Он ведь знал, что за это не к медали представят.
– Если бы не начался бой, его скорее всего расстреляли бы. Но только в том случае… – Федор замолчал, пораженный внезапной мыслью.
– В каком?
– Если полковник Шергин сам не перешел на сторону красных. Или по крайней мере не высказал такую возможность.
– Это серьезное обвинение, – нахмурилась Аглая. – Слово не воробей… Теперь вам придется или доказать это, или опровергнуть.
– А может, – Федор сделал над собой усилие, – не нужно копаться? Что если это окажется правдой?..
– А если да – отречетесь от вашего прадеда? – с вызовом посмотрела на него Аглая.
– Вообще-то я далек от политики, – вяло промолвил он. – Но честь мундира, знаете, такая штука…
– Ему это было известно не хуже вас, я думаю, – ее голос звенел струной. – В любом случае его выбор – это история. А от собственной истории, какая бы она ни была, не отрекаются.
– Милая Аглая, – вздохнул Федор, – позвольте вам напомнить, что я вообще-то по профессии историк. Не вам учить меня азам моего ремесла.
– Тогда о чем мы спорим? – пожала она плечами.
– Да, в сущности, ни о чем… А вы, оказывается, умеете быть страстной, – усмехнулся Федор. – Приятно удивлен этим.
Но еще больше удовольствия он получил, увидев, как Аглая зарумянилась и отвернулась в смущении.
– Слава богу, – он возвел очи горе, – ничто человеческое вам не чуждо. А то я уже начал беспокоиться.
К концу июля Усть-Чегень вновь превратился на короткое время в мекку для чиновных персон и журналистов. Местные газеты кричали заголовками о том, что «тайна белогвардейского полковника раскрыта». На могиле возле строящейся церкви появилась каменная плита с золотой гравировкой. Туристы протоптали к ней тропу и не скупились на цветы.
Только правнук полковника не участвовал в общем брожении и даже устремился прочь из Усть-Чегеня, чтобы вдоволь порыться во всемирном банке слухов, сплетен и сведений обо всем на свете. На этот раз Федор направил стопы не в Актагаш, где обитали негостеприимные «беловодцы», а гораздо дальше – в районный центр Онгудай, за двести сорок километров от Усть-Чегеня. Здесь было тихо, спокойно, и никто не висел над душой с гадкими историями про Беловодье, подземную чудь и жертвоприношения. Словом, два дня Федор отдыхал, неспешно шествуя по паучьим дорожкам Сети. Тем более что информации на этих тропинках набиралось с паучиный горошек. Белоэмигрантская литература щедро отсыпала ему пару фраз о полковнике Шергине, который «усмирял краснопартизанское движение на Алтае, преследовал изуверские банды Рогова в районе реки Чумыш, погиб там же». В мемуарах бывших колчаковских офицеров и чиновников сибирского правительства это имя отсутствовало. Несколько книг из интернетовских каталогов Федор попытался найти в онгудайской библиотеке, но успеха не имел. В справочнике Клавинга по Белому движению Барнаульский сводный полк категорически не значился. После этого Федор начал подозревать, что даже в Государственном архиве революции и Гражданской войны он не найдет никакой информации о своем предке. О капитанах и есаулах, с боями отступавших к Китаю и Монголии в двадцатом, – сколько угодно. О полковнике, которого занесло в самую глубь Горного Алтая на пике колчаковских удач девятнадцатого, – невнятное умолчание.
«Франкенштейн, – вспомнил Федор прозвище полковника. – А ведь не любили его. Почему? За что ротмистр Плеснев ненавидел его? Мой прадед был таким уж чудовищем?»
Одно казалось несомненным – пока он действительно не раскроет «тайну белогвардейского полковника», его жизнь не перестанет быть ристалищем мистических стихий. Федор ощущал это так же явственно, как то, что благосклонность к нему Аглаи странным образом зависела от результата его расследования. «Ну да, ведь она же правнучка Бернгарта, – подумал он, удовлетворенный тем, что хоть какая-то логика во всем этом есть. Пусть даже мистическая. – А я – правнук полковника Шергина. В девятнадцатом году между этими двумя здесь произошло нечто. Полк «Франкенштейна» преследовал партизан Бернгарта, войско «мертвецов», которых наколдовал какой-то шаман. Почему мертвецов? Нет, мертвецов лучше не брать в расчет. А вот шаман – это след. У аборигенов долгая память, надо порасспрашивать… Или, наоборот, Бернгарт со своими хищниками загнал полк Шергина в эту глухомань. Дуэль двух отрядов, своеобразно и не лишено правдоподобия. А что если они были знакомы? И имели давние личные разногласия? Например, из-за бабы. Пардон, из-за дамы. Отложенная по причине Первой мировой петербургская дуэль, ненависть, пронесенная через года, схватка в алтайских дебренях, на краю света… И девяносто лет спустя их правнуки продолжают ту же дуэль, только в ином, так сказать, формате».