Царь-гора
Шрифт:
– Дорога в Беловодье лежит через подземелья чуди… – медленно проговорила Аглая.
– Что? А, ну да… Знаете, меня посетила забавная мысль. Это, конечно, не случайно, что теперешним символом российской политики стал медведь. Косолапости и тугоухости ей не занимать.
– Вы любите ходить в зоопарк? – вдруг спросила Аглая.
Федор решил, что ей надоела наконец болтовня о несерьезных и малоинтересных вещах.
– Не люблю и ни разу не был. Предлагаете сходить? Не помню, есть ли в Бийске зоопарк.
– Я тоже не люблю смотреть на зверей в клетках. А где вы видели медведя, который загрыз пьяного сторожа, если никогда не были в зоопарке?
Она пристально смотрела на него, и, чтобы придумать ответ, одновременно проклиная собственную тупость, у Федора не было ни секунды.
– Э… Я соврал. Про медведя. Ничего такого никогда не видел. Просто так сказалось. Под впечатлением вашего рассказа, – рублено проговорил он и выдохнул, приложив руку к сердцу: – Простите.
– Нет, что-то здесь не так, – в сомнениях промолвила Аглая.
– А… может, мне это приснилось? – с надеждой спросил Федор. – Да, точно, приснилось. Теперь я в этом уверен.
– Воля ваша, – смирилась Аглая.
Из кабины появилась улыбающаяся Митина голова в летном кожаном шлеме времен перелета Чкалова через Северный полюс.
– Чего загрустили, пассажиры? В воздухе вешать носы строго запрещено, а то вниз перетянут. Включу-ка я вам музыку.
Федор злился на себя за промах, Аглая терпеливо изучала виды внизу, и латиноамериканские ритмы, ворвавшиеся в тесноту вертушки, были бессильны снова протянуть между ними нить разговора. «Ничего, в городе весь ее аглицкий сплин как рукой снимет, – решил Федор. – Там она забудет свои позы все-на-свете-мне-известно-и-неинтересно. Тоже мне, Онегин в юбке».
Около десяти часов утра Митя посадил чудовищную машину на окраинной автостоянке Бийска, поругавшись в свое удовольствие с двумя разгневанными автовладельцами и брюхастым охранником.
– Со здешним аэроклубом я поссорился, – объяснил он пассажирам, – а то бы там высадил. Не нравится им мой «Карлсон». Эх…
Договорились, что вечером Митя заберет их отсюда же, в семь часов.
– Ну-с, – сказал Федор, оглядываясь в поисках такси, – начнем. В ресторане вы когда-нибудь завтракали?
Аглая широко распахнула глаза.
– Таких дурных привычек не имею.
Федор расправил плечи и коварно усмехнулся.
– Сегодня вы в моей власти, – почти что мстительно произнес он, – а значит, и во власти моих дурных привычек. Для вас сегодня открыты двери самых презентабельных ресторанов этого милого провинциального городка. Я покажу вам, что такое городская жизнь. Напрочь развею ваши дикие представления о цивилизации…
– Хотя здешний калибр все же не тот, – огорченно добавил он, когда такси, подхватив их, неторопливо покатило по улицам города. – Материал, прямо скажем, не столичный.
– Из Москвы? – поинтересовался шофер.
– Из нее, родимой.
– Ну-ну, – с непонятной угрозой произнес водитель.
– Что вы имеете в виду? – спросил Федор, не сочтя возможным оставить это подозрительное «ну-ну» без внимания.
Помолчав, шофер ответил:
– Да вот говорят: Москва – третий Рим. А живут там одни жиды. Западло выходит.
– У вас, милейший, неверная информация, – сказал Федор тоном, от которого сильно тянуло пустынным суховеем. – Еврейской нации там не больше, чем везде.
Но таксист ему не поверил.
– Как же, не больше. Чтоб так страну высосать, как ее Москва доит, нужно очень много жидов. Если не все натуральные, так примазавшиеся. Ты вот, к примеру, примазавшийся, сразу видно.
Федор хотел было ответить самым категорическим образом, но тут в памяти всплыла пухлая пачка денег от Гриши Вайнстока, и он засомневался, нет ли в убеждении водителя доли сермяжной правды.
– Молчишь? Вот и молчи, – уже без всякой вражды сказал шофер. – Нечего рот разевать, перед девчонкой позориться.
Федор послал ему испепеляющий взгляд, потом покосился на Аглаю. Она улыбалась с отсутствующим видом. Глядя на нее, он быстро успокоился, наклонился к водителю и пошептал ему на ухо.
– Понял, – нехотя ответил таксист. – Так бы сразу и сказал.
До центра города он не проронил ни слова, а высадив пассажиров, крикнул вслед:
– В дурдоме подлечись, псих.
Федор не стал оборачиваться.
В пустом с утра ресторане он выбрал самый дальний столик. Презентабельностью, однако, это заведение в самом центре города могло похвастать лишь условно. Остатки советского общепитовского антуража, вроде эпиграфа над дверью «Каждому – вкусную и здоровую пищу», плавно перетекали в пошлый буржуазный дизайн с пухлыми амурами на стенах и скульптурой писающего мальчика в углу.
– Что вы ему сказали? – спросила Аглая, рассеянно листая меню.
– Кому? – не понял Федор.
– Таксисту.
– Да так, ничего особенного. Пригрозил наслать на него злого духа.
Она слегка улыбнулась.
– Какого духа?
– Очень злого. Грозу алтайских шоферов. Вроде баба, а сама с медвежьей мордой. Не слыхали про такого?
Сложив локти на столе, он в упор рассматривал Аглаю.
– Не помню, – спокойно ответила она, – может быть. А вы что, видели ее?
Хорошо притворяется, с удовлетворением отметил Федор.
– Слышал.
Они оба водили друг друга за нос, и ему это отчего-то доставляло тонкое интеллектуальное наслаждение. «Два неглупых человека не желают признаваться, что знакомы с призраком, – думал он. – Но причины, по которым они этого не делают, абсолютно разные, если не сказать противоположные». В том, что Аглая верит в существование духов, у Федора сомнений не было. «Неужели ею движет суеверный страх, языческое поверье, что помянув духа – призовешь его?» – гадал он.