Царь-гора
Шрифт:
В глазах Аглаи появилось удивление.
– Прости, – кротко и как-то по-детски попросила она. – Я больше не буду.
– Не будешь перечить мне? – не поверил Федор.
– Не буду.
– И я могу болтать, о чем мне вздумается?
– Да.
– И ты никогда не будешь пытаться оспорить мои… слова?
– Да, – с запинкой произнесла она.
– И… мои действия? – Федор понимал, что его заносит, но не мог остановиться, испытывая границы дозволенного. В конце концов не он пригласил ее на прогулку в горы, где на много километров вокруг одни елки-палки и где не властен голос разума –
Аглая пожала печами и отвернулась лицом в сторону.
– Как хочешь.
Федор счел это необыкновенным подарком и от волнения даже не стал задумываться о причинах подобной щедрости. Но немедленно освободить подарок от упаковки ему было не под силу, – каурая кобылка на неопределенное время превратила его в чистого платоника, вынужденного лишь любоваться видами.
Ничего не сказав, в несколько приемов он поднял свое бренное тело с земли и, чувствуя себя переполненным во всех смыслах, медленно пошел в глубь леса. В нескольких метрах от него по веткам скакала темно-серая белка, во рту она держала шишку. Федору вдруг с пронзительностью подумалось, что скоро зима, когда всякая тварь сидит по берлогам и приживает детенышей. В горах заметно было увядание – жухла трава, в лесной зелени, среди берез-вековух с мозолями древесных грибов на стволах проглядывали рыжие пятна осени. И ему тоже остро захотелось иметь собственную берлогу, приживать в ней детенышей и, ни о чем не тревожась, смотреть из окна на метельные снегопады.
На обратном пути, недалеко от поляны, где Аглая возилась с поклажей, он остановился. В траве между кустами бересклета белела голая человеческая нога. Оглянувшись по сторонам, Федор подошел ближе и осторожно отвел ветки. На земле лежал мертвец, полностью обнаженный и местами поеденный. От его вида внутри Федора взбунтовался съеденный обед, и многих трудов стоило усмирить его с помощью дыхательной гимнастики.
Звуки этой борьбы привлекли внимание Аглаи.
– Стой, – страшным голосом крикнул он ей, – не подходи.
Но она уже подошла и увидела ногу.
– Лучше не смотри, – честно предупредил он.
Аглая подняла ветки кустов и надолго замерла. Федор заглянул ей через плечо.
У мертвеца отсутствовала одна нога и рука – казалось, их выдернуло из тела какой-то невероятной силой. Лицо сохранилось, но глазницы были пусты.
– Это же… – Федор прикусил язык.
Аглая быстро обернулась к нему.
– Ты его знаешь?
Не выдержав ее взгляда, Федор виновато отвернулся.
– Его Толиком звали… Мы поехали в горы вчетвером. Он пропал первой же ночью.
Аглая молчала и не сводила с него глаз.
– Ну что ты буравишь меня! – взорвался Федор. – Искали мы его. Не нашли. Как сквозь воду. Так и подумали – в реке утонул. И второго тоже… – Он осекся.
– Что тоже?
– Медведь заломал, – сдался Федор. Голос его разом поблек, стал пустым и невыразительным. – Страшенный медведь.
– А вас не тронул? – пытала Аглая.
– Нет, ушел.
Аглая в задумчивости отошла от кустов, скрывавших мертвеца.
– Это она.
– Кто? – растерянно спросил Федор.
– Она, – повторила Аглая.
Федор передернул плечами и решил замять тему:
– Думаешь, надо милицию?
–
Аглая стала собирать сухие палые ветки и прочую земляную ветошь, забрасывая ими труп. Федор обломал соседние кусты и укрыл мертвеца зеленым саваном. Постояв немного возле импровизированного кургана, Аглая сказала:
– Идем отсюда.
Федор покачал головой.
– Бред какой-то.
Аглая отвязала лошадей, взнуздала и вывела на лесную тропку, протоптанную не то охотниками, не то лосями. Федор, забыв о том, что каждая его клеточка тянет жалобную ноту, скрепя сердце, оседлал рыжую кобылку. Аглая по-ковбойски взлетела в седло и пустила жеребца вскачь.
К вечеру следующего дня они добрались до Верхнего Ильдугема. Река к концу лета обмелела, лошади без труда перешли ее по каменистому дну, намочив ноги седоков и лишь изредка пускаясь вплавь. Федор начинал обвыкаться с верховой жизнью и с мыслью, что это не худший способ передвижения. Он даже пытался немного джигитовать для развлечения. Аглая скептически взирала на эту сомнительную акробатику и просила не мучить напрасно лошадь. По временам на Федора нападала задумчивость, он отпускал поводья, предоставляя смирной кобыле самой передвигать копыта в нужном направлении, и рассеянно оглядывал горные зубцы, вонзающиеся в небеса. В такие моменты ему становилось неуютно и хотелось без оглядки скакать назад.
– Куда влечет меня судьба? – задался он вопросом.
Его лошадь не знала ответа и прянула ушами, пренебрежительно отмахнувшись от несъедобной риторики.
– Никуда, – отозвалась Аглая. – Она просто пытается тебя догнать.
– Что, снова самобытная сельская философия? – попытался отшутиться Федор.
– Ну если несамобытная городская не может ответить ни на один вопрос, – парировала Аглая.
Он испустил долгий выдох.
– Догнать, говоришь? И перегнать?
– Твои долги – твоя судьба. Они за тобой, и она с ними. Когда она догоняет – ты видел, что бывает.
– Не понял. Поясни.
– Тот мертвец под кустом.
– Снова не понял, – набычился Федор.
– Оглянись… Вон там, где ельник у ручья.
Он нашел глазами ели, густо облепившие скалистый пригорок. На фоне темной хвойной зелени не сразу, но угадывались бурые очертания знакомой фигуры в плаще с капюшоном. Он быстро отвернулся и в легкой панике спросил:
– Да что ж ей нужно от меня?
– Тебя ведет то, чего она боится. Ей это не нравится.
Федор ударил пятками в бока лошади, гикнул и понесся вперед, навстречу выползающему из ущелья облаку.
Вечером, помешивая в котелке суп, Аглая сказала:
– Завтра дойдем до Сартынги. Оттуда, наверное, уже недалеко.
Федор лежал на спальнике у костра и считал звезды. В горах они были ближе и казались размером с мелкие яблоки. От котелка распространялся деликатесный запах: Аглая не признавала супы-концентраты, которыми запасся Федор, и творила кулинарные изыски из того, что росло под ногами. Находила корешки, травки, кромсала мясистые стебли и листья, добавляла тушенку и заправляла молитвой. На вкус было непривычно, но после первой же порции Федор понял, что никакие французские повара не смогут затмить Аглаино искусство супа-из-ничего.