Царь грозной Руси
Шрифт:
Но Контрреформация предполагала уже не оборону, а решительное наступление. Вести его следовало всеми возможными методами: и карательными, и пропагандистскими, и агентурными. Для этого мобилизовывались силы инквизиции, реформированных монашеских орденов бенедиктинцев, кармелитов. Особая роль отводилась иезуитам. Их структуры успели оформиться, разрастись, охватывая всю Европу. Члены ордена проходили всестороннюю подготовку, были образованными, умелыми, дисциплинированными. В католических государствах иезуитов старались протолкнуть на посты духовников монархов, обеспечивая на них влияние Рима. В протестантских странах они становились шпионами. В нехристианских — миссионерами. Утверждалась задача: взамен той паствы, которую папа потерял из-за Реформации,
И опять самое пристальное внимание обращалось на Россию. С одной стороны, требовалось поддержать против нее католическую Литву. Но, с другой, сама Русь представляла колоссальный резерв «паствы»! Мало того, обращение ее к унии, сулило дальнейшие чудесные перспективы. Уже никуда не делись бы, автоматически попадали в сети Ватикана православные на Украине, в Белоруссии. Открылись бы возможности распространять папское влияние среди православных народов в Османской империи. Но было уже хорошо известно, что русские от подчинения Риму отказываются. Значит, требовалось «смирить» их. Разгромить, загнать в безвыходное положение, заставить просить о помощи. Вот тогда и станут сговорчивыми…
36. КОГДА ИОАНН СТАЛ ГРОЗНЫМ?
На Руси было неладно. Иван Васильевич знал это. Он не мог этого не чувствовать. Достигнутые успехи странным образом тормозились и сводились на нет. Преступники уходили от ответа. Царь на каждом шагу натыкался на скрытое противодействие, которое парализовывало его власть. И существовали какие-то силы, направлявшие это противодействие…
В 1563 г. государь лишился сразу нескольких близких людей. Умер ногайский князь Исмаил. Его место занял сын Тинехмат, совсем не похожий на отца. Друг лишь до тех пор, пока это будет выгодно. В ноябре умер брат царя Юрий. Он оставался недееспособным, но ведь — родной брат. А смерть Юрия приближала к трону Владимира Старицкого, подогревала его амбиции. Расхворался и святитель Макарий. Чувствуя, что силы покидают его, он решил уйти в монастырь. Но Иван Васильевич уговаривал его остаться. Потому что знал — в Церкви тоже неладно. Некоторые иерархи вели какие-то закулисные дела с боярской оппозицией, выступали с ней единым фронтом. Если уйдет Макарий, друг и наставник государя, кто займет его место? Святитель все-таки согласился не оставлять свой пост, но подняться ему было уже не суждено, 31 декабря он преставился.
И выяснилось, что на главенство в Церкви претендует архиепископ Новгородский Пимен. Документы показывают, что он в этот период проводил в Москве чуть ли не больше времени, чем в своем Новгороде. Его престол считался вторым по рангу после Московского. Готовя почву для своего избрания, Пимен использовал в качестве козыря и привилегию, которую несколько веков назад Новгородские владыки получили от патриарха — носить белый, а не черный клобук, ставить печати красным воском. Такого отличия не имели даже митрополиты.
Но в отношении него царь имел какие-то основания для недоверия. Какие в точности, мы не знаем. Имеются данные, что Пимен был близок к Владимиру Старицкому [138]. Созвав Освященный Собор, Иван Васильевич, сперва поднял вопрос о белом клобуке. Добился того, что иерархи признали — подобная привилегия ущемляет приоритет первосвятителя Руси. Поэтому право носить белый клобук и ставить красные печати было распространено на митрополита и на архиепископа Казанского. (В Соборах участвовали родственники царя, и представляется не случайным, что решение о клобуке князь Владимир Андреевич не подписал.) И лишь после того как Пимен потерпел поражение, царь перешел к выборам. На пост митрополита он сумел провести своего духовника, старца Чудова монастыря Афанасия, бывшего протоиерея Благовещенского собора Андрея.
Но в это же время, когда решались церковные проблемы, потерпел крушение стратегический замысел царя — принудить Литву к миру. Ведь в окружении Сигизмунда тоже знали: на Руси неладно. Знали гораздо лучше, чем сам государь, и играли соответствующим образом. Молили о перемирии, но использовали его для передышки. Обещали немедленно снарядить послов, но протянули время и прислали их только в конце 1563 г. Иван Васильевич предложил условия очень умеренные. Заключить перемирие на 10 лет, а за Россией остаются Полоцк и часть Ливонии. В общем-то путь для торговли через Нарву уже открылся, можно было этим ограничиться. Нет, паны отказались. Что ж, государь предусматривал и такой вариант. Если Полоцка оказалось недостаточно, велел нанести новый удар, пусть одумаются.
Из Полоцка выступила рать Петра Шуйского, из Вязьмы — князей Серебряных. Им предписывалось соединиться, взять Минск и Новгородок-Литовский. Но 26 января 1564 г. под Улой армия Шуйского подверглась разгрому. Погибли командующий, князья Семен и Федор Палецкие, несколько воевод попали в плен, литовцы захватили весь обоз и артиллерию. А армию Серебряных гетман Радзивилл ловко нейтрализовал. Направил гонца с донесением о битве такой дорогой, чтобы он наверняка попал к русским. И воеводы, узнав о судьбе Шуйского, отступили к Смоленску. Победа праздновалась по всей Литве и Польше. Даже труп Шуйского привезли в Вильно, демонстрировали публике. Шок Полоцка был преодолен. Шляхта воспрянула духом, снова бряцала саблями. Вон как разнесли русских! И о том, чтобы просить мира, теперь даже речи не было.
А в Москве, когда начали разбираться в причинах трагедии, обнаружились явные признаки… предательства. У Радзивилла было довольно мало сил. С ратью Серебряных он вообще не рискнул вступить в бой. И Шуйского одолеть не смог бы. Но наши воины не знали, что рядом враг. Они шли по территории, которую контролировали русские. Доспехи, как это делалось в дальних походах, везли в санях. Двигались налегке, без строя, растянувшись по дороге среди лесов и болот. Зато Радзивилл прекрасно знал маршрут армии, устроил засаду в удобном месте. И удар нанес точный, прямо по ставке воевод. Потери-то оказались очень маленькими, около 200 человек! Остальные 20 тыс. ратников, одним махом лишенные командования, просто бежали — и все вернулись в Полоцк. У Радзивилла не хватило воинов даже для того, чтобы преследовать и истреблять их… Началось следствие. По подозрению в измене были арестованы боярин Иван Шереметев и его брат Никита, наместник Смоленска. Но тут же, как водится, нашлись заступники. Целая плеяда представителей боярских родов выступила поручителями. Набрали 80 человек, готовых внести залог, и Шереметева освободили.
И вот тогда-то, в начале 1564 г., в Москве стали твориться дела странные и чрезвычайные. Были убиты без суда бояре Михаил Репнин и Юрий Кашин. Версию Курбского, что Репнин поплатился жизнью, отказавшись на царском пиру плясать в маске со скоморохами, мы сразу отбросим. Во-первых, Иван Васильевич никогда не был склонен к подобным развлечениям. Во-вторых, как раз в это время ему было совсем не до плясок: поражение в Литве, переговоры с Крымом, напряженная работа по выборам митрополита. Наконец, если таким образом «провинился» Репнин, почему пострадал Кашин? Да и сам Курбский запутался. То писал, что Репнина убили на пиру, а Кашина на другой день, когда он шел в церковь. Позже сообщал, что их убили вместе.
Но исследователи выявили истинную причину. Именно Репнин и Кашин, двоюродные братья из рода Оболенских, каждый раз выступали инициаторами поручительства за опальных и изменников! Как раз они являлись организаторами оппозиции и саботажа [138]. Немного спустя к ним добавился третий убитый, Дмитрий Овчина-Оболенский. И опять же, версия иностранных источников представляется сомнительной: о том, что он грязно оскорбил Федора Басманова, назвав его наложником царя. Если так, то Овчина действительно заслуживал смерти — за оскорбление величества казнили во всех странах. Но обращает внимание, что он был близким родственником Репнина и Кашина. Отсюда следует куда более вероятная вина — соучастие в заговоре. А также и в измене, погубившей армию Шуйского.