Царь нигилистов 4

Волховский Олег

— Мысли вы тоже читаете? — поинтересовался Пирогов.

— Только в самых очевидных случаях, — улыбнулся Саша.

— Обмороки у него бывают, — заметил Никса. — Так что приготовьте запас нашатыря.

— Я болел, — сказал Саша. — И думаю, что в операционной не накурено так, что топор можно вешать.

— Меня предупредили насчет табака, — признался профессор.

— Ого! — обрадовался Саша. — Ещё немного и папа перестанет курить в моем присутствии.

— А мысли вы не угадали, Ваше Высочество, — сказал Пирогов. — Я понимаю,

что это совсем не праздное любопытство. Я думал о том, как это сделать в Питере, чтобы вам не ехать в Киев. Во втором военно-сухопутном госпитале при Медико-хирургической академии, думаю, можно будет договориться.

— Господи! — воскликнул папа. — Что ты там потерял? Ты хоть понимаешь, что такое наши больницы?

Дело было во время семейного завтрака, и кроме Саши и государя присутствовали мама и Никса.

— Вот и посмотрю, — сказал Саша.

И посмотрел на матушку. Она Пирогова уважала, точнее возлагала на него надежды, так что вроде не возражала.

Никса тонко улыбался, но молчал.

— Тебе четырнадцать, — возразил царь. — Взрослые мужчины там теряют сознание.

— Я крепкий.

— Видел я, какой ты крепкий! — усмехнулся папа.

— Мне сейчас гораздо лучше.

— Саша! Я впервые попал в клинику, когда мне было девятнадцать. Батюшка сам провел меня по всем палатам. Я, конечно, не просил сесть и воды, как потом болтали, но это было тяжелое испытание.

— Дедушка организовал экскурсию в больницу? — удивился Саша.

— Примерно.

— Значит, и мне не зазорно.

— Это была особая больница.

— Да? А что за клиника?

— Тебе еще рано, я потом объясню.

Саша пожал плечами.

— Между прочим, Пирогов не возражает.

— Пирогов! Мне уже доложили, что он явился к вам в сюртуке и без орденов. К цесаревичу!

— Мундир и ордена как-то помогают в лечении золотухи?

— Есть определенные правила, — объяснил папа.

— Никса, для тебя это важно? — поинтересовался Саша. — Тебя бы больше устроил Пирогов в орденах?

— Нет, — сказал брат. — Неважно.

— Николай! — одернул царь. — Не иди у Сашки на поводу!

— Я не иду на поводу, — возразил Никса. — Он прав.

— Что ты понимаешь! Нельзя пренебрегать установленной формой, это оскорбительно.

— Когда человек — атлант и держит небо, какое нам дело до чистоты его набедренной повязки и количестве навешенных на нее орденов? — поинтересовался Саша.

— Атлант — не человек, ты путаешь, — усмехнулся царь.

— Зато некоторые люди — атланты.

— Саш, знаешь, что твой Пирогов творит в Киевском округе? — спросил папа.

— Не знаю. Но не понимаю, зачем ставить хирурга руководить образованием.

— Он сам этого хотел. В прошлом году в Одессе вышла его статья «Вопросы жизни». О педагогике.

— Не читал, — признался Саша. — Название претенциозное.

— Почитай!

— Конечно, — кивнул Саша. — И что такого ужасного профессор

Пирогов совершил в должности попечителя Киевского учебного округа?

— Например, никак не мешал распространению «Колокола» и даже предупреждал об обысках.

— Но мы же тоже «Колокол» читаем, — заметил Саша.

— Надеюсь, ты больше в него не пишешь? — спросил папа.

— К сожалению, нет. Хотя это политическая ошибка.

— Рано тебе об этом судить!

— Я бы тоже предупредил об обысках, — признался Саша. — Потому что от обысков у читателей «Колокола» вреда для стабильности в обществе гораздо больше, чем от самого «Колокола».

— Ты ошибаешься. Вредные издания еще как все расшатывают.

— Стабильную конструкцию не расшатаешь, а если гниль прикрыть покрывалом и запретить поминать о ней, стены крепче не станут.

— У него и кроме «Колокола» были «подвиги», — заметил царь. — Ему донесли на одного учителя из Полтавы, поборника просвещения народа, что он связан с Герценом и распространяет издания так называемой «Вольной русской типографии». По крайней мере, были такие подозрения. И я уже знал об этом! И как ты думаешь, что сделал профессор Пирогов?

— Предупредил об аресте?

— Там об аресте еще речь не шла.

— Тогда давай подумаю… Собрал подписи в защиту?

— Нет. Ну, не настолько!

— Поручился за него?

— Близко. Но у тебя фантазии не хватает. Он лично поехал в Полтаву и сообщил в Петербург, что этот учитель «одна из лучших голов между педагогами округа» и представил его к ордену.

— Супер! — восхитился Саша. — Возьму на заметку. Николай Иванович даже лучше, чем я думал.

Папа возвел очи к потолку и воздохнул.

— Я вот, что думаю, — проговорил Саша. — А не представить ли нам Николая Ивановича к ордену Андрея Первозванного? А то, если у него не будет голубой ленты и алмазной звезды, потомки нам этого не простят.

— «Взял на заметку»! — буркнул папа. — Ну, хорошо иди. И пусть твой позор, когда ты потеряешь там сознание, будет тебе наказанием за дерзость!

— Генерал Багратион говорил, что лучше провести шесть часов на поле боя, чем шесть минут на перевязочном пункте, — изрек Гогель, когда они выезжали из Царского села. — Александр Александрович! Палатка полевого хирурга — самое страшное место на фронте.

— Жаль, что Никсу не взяли, — заметил Саша. — Чтобы десять раз подумал прежде, чем начинать войну.

Честно говоря, Никса не горел желанием.

Воздух был напоем запахами весны: оттаявшей земли, нежно-золотых верб у дороги, набухших почек и первой травы.

В городе он стал менее ощутим, зато смешался с запахом навоза и талой воды с Невы.

Ярко светило утреннее солнце, и вода зеркально отражала дворцы, особняки, лазурное небо и редкие облака.

Ландо свернуло на набережную Большой Невки и остановилось у Второго военно-сухопутного госпиталя.