Царь нигилистов 4
Шрифт:
Это было длинное в основном трехэтажное здание с тремя четырехэтажными ризалитами, украшенными плоскими колоннами.
Пирогов встретил их у подъезда. Понятно, в сюртуке.
Рядом с них находились двое в генеральских мундирах и дама средних лет, похожая на монахиню: в белом платке, с бантом под подбородком, в длинном черном платье с пелериной и с большим крестом на груди.
А за спиной профессора толпилась Сашина Петергофская противотуберкулезная команда в полном составе.
Саша спрыгнул из ландо
— Папа рассказывал мне о вас много хорошего. Я даже не все знал.
Остальным присутствующим пожал руки.
Генералы оказались доктором медицины Иваном Семеновичем Щегловым, возглавлявшим госпиталь, и профессором Петром Александровичем Дубовицким, президентом медико-хирургической академии, а дама — главой Кристовоздвиженской общины сестер милосердия Екатериной Михайловной Бакуниной.
Операционная была похожа на университетскую аудиторию: ряды парт полукругом, поднимающиеся почти до потолка, большое окно, даже профессорская кафедра. Только вместо доски — операционный стол, точнее обычный деревянный, покрытый серой шерстяной тканью. На столе укрытой простыней юноша, почти мальчик, невысокий и худой. Он приглушенно стонал, на лбу выступили крупные капли пота.
Над больным — та самая бестеневая лампа, круглая, с несколькими стеклянными окошками, висящая прямо над столом на тяжелых цепях, как люстры в храме. Рядом со столом табуретки с кувшином, тазиком, платочками и хирургическими инструментами.
Все места заняты, только свободна самая нижняя парта. Так что его Петергофская лаборатория вынуждена пристроиться стоя, у стеночки.
Ни одного человека в маске, и все в сапогах прямо с улицы. В воздухе слабый запах табака. И тот специфический запах больницы, который дожил до двадцать первого века, даже в приличных местах: гноя, пота и лекарств.
— Вы чем-то обескуражены, Ваше Высочество? — тихо спросил Пирогов.
— Да, — почти шепотом ответил Саша. — Но давайте потом, Николай Иванович. Не хочу вам мешать.
И поклялся себе молчать, что бы ни произошло.
Его посадили на первую скамью, между Гогелем и госпожой Бакуниной.
— У вас, наверное, с собой стратегический запас нашатыря для меня, Екатерина Михайловна? — предположил Саша.
— Есть, — без обиняков ответила медсестра.
— Значит, не пропаду, — усмехнулся Саша. — А что с больным?
— Костоеда голени, — объяснила Бакунина.
Это слово Саша неоднократно видел в проштудированном накануне произведении Николая Ивановича «Отчёт о путешествии по Кавказу».
— А что это такое, Екатерина Михайловна?
Саша достал блокнотик с карандашом и приготовился записывать.
— Гнойное воспаление кости, — пояснила медсестра.
Саша даже не слышал о таком и в очередной раз пожалел, что не врач. В его распоряжении были только смутные воспоминания из школьной
Записал. Прибавил «костный туберкулез». И поставил вопросик.
Поймал на себе удивленный взгляд Бакуниной.
— Извините, я случайно увидела, — сказала она.
— Это не государственная тайна, — улыбнулся Саша. — Наоборот, смотрите. И говорите, если я уж полный бред пишу.
— У него действительно туберкулезная костоеда, — сказала Екатерина Михайловна. — Вы угадали.
— Я просто другой не знаю.
— Бывает и обычная. Туберкулезная чаще у детей.
— Он мне кажется почти ребенком.
— Девятнадцать лет. Мастеровой. Просто истощен.
Саша перевернул страницу и написал: «Замечания».
А дальше в столбик:
Зрители;Сапоги;Маски;Шерстяная простыня.
— Зрители? — удивилась Бакунина.
— Да, — кивнул Саша. — Я потом объясню.
Тем временем Пирогов снял сюртук, завернул выше локтя широкие рукава рубахи и надел коричневый кожаный фартук.
Доктор Щеглов Иван Семенович последовал его примеру, и его мундир действительного статского советника с двумя сияющими звездами на погонах занял место на вешалке рядом с потертым сюртуком тайного советника Пирогова.
Иван Семенович встал за хирургическим столом и взял больного за запястье.
А Саша продолжил свой список:
Обычная одежда;Голые руки;Кожаный фартук.
Пирогов кивнул Андрееву из Сашиной лаборатории, и тот не то что пошел, а просто побежал к знаменитому хирургу, на ходу снимая мундир выпускника медико-хирургической Академии.
Николай Иванович улыбнулся. Андреев засучил рукава.
Пирогов указал ему взглядом на место у больного в головах, подошел к кафедре и объявил:
— Дамы и господа, у нас сегодня ампутация голени, пораженной туберкулезной костоедой.
Переместился к столу, взял с табуретки маленькую губку, накапал на неё некоего вещества из пузырька и поднес на некотором расстоянии к лицу больного.
Больной побледнел, дыхание стало едва заметным, так что грудь почти не поднималась под простыней, зато послышались хрипы.
Пирогов свернул из платка воронку, положил в неё губку и передал Андрееву, а тот поместил её вертикально у рта больного.
Николай Иванович кивнул.
Откинул простыню с ног больного.
Щеглов поднял глаза и посмотрел обеспокоенно. Бакунина насторожилась.
— Продолжаем, — сказал Пирогов.
Взял нож с подноса на табуретке. Узкий и большой, так что язык не поворачивался назвать его «скальпелем».
Сделал надрез. Кровь брызнула и растеклась пятном по простыне.
Бросил нож на тот же поднос.
Взял пилу, довольно тонкую, с черной рукояткой и винтом. Для регулировки длины что ли?