Царь Саул
Шрифт:
Как и в прошедшие вечера, когда его призывали к царю, Добид сел на коврик у входа. Настроил арфу, тронул струны, подумал и заиграл. Он играл звучно, красиво и торжественно.
— Нет, мне не надо такой музыки. Пусть твои пальцы извлекают грустные звуки, — недовольно сказал Саул. — Иначе они покажутся мне крючковатыми когтями горного дэва, у которого рога на лбу, клыки в пасти и шерсть на спине.
Добид постарался извлечь из своей арфы более тихие и нежные аккорды. Но Саул почему-то не мог успокоиться и раздражённо сопел.
— Ты упиваешься своей славой после победы над великаном. — Саул подался вперёд, словно стараясь в полумраке лучше разглядеть юношу. — Вот арфа тебе и не подчиняется. Царь твой горюет, а ты радуешься. Я хочу слышать слёзы в твоей музыке, — упрекал Добида царь. Он взял левой рукой прислонённое к стене копьё. Не глядя больше на Добида, Саул бросил копьё в его сторону. Оно упало рядом с юношей, зазвенев железным остриём. Добид испуганно вздрогнул и перестал играть.
Вбежал Бёдер, изумлённо посмотрел на Добида и копьё.
— Забери отсюда этого шута! — закричал царь, сбросив с головы белый кидар и разрывая на себе плащ. — От его музыки сердце моё тоскует ещё больше!
Пришли родные: старый Киш с Ниром и Наум. Они позвали левита Ашбиэля и все вместе вразнобой запели молитвы. Саул подпевал старикам, плача и ударяя себя кулаком в грудь. Снова послали за искусным врачевателем Гистом.
Саул согласился наконец выпить его лекарство. Постепенно он перестал плакать и жаловаться на гнев Ягбе. Голова его упала на подушки, царь заснул беспокойным сном. Собравшиеся разошлись, вздыхая со скорбным видом. Бецер лёг у дверей охранять сон своего господина.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
В оживлённом эфраимском городе Шекеме, или Сихеме, в доме состоятельного и известного многим господина Ямина бен Хармаха встречали гостя.
На втором этаже, в большой комнате с резными стропилами, лестницей, ведущей на кровлю, и окнами, прикрытыми от солнца решетчатыми ставнями, постелили жёлто-коричневые ковры. Белёные стены заслоняли ниспадавшие длинными складками тёмно-зелёные ткани с вышитыми птицами и лотосами. Ткани были из Мицраима. Пахло миррой, мускусом и розовым маслом.
По коврам разложили подушки в пёстрых чехлах, а на низком столе постелили белую полотняную скатерть. Молодая женщина с томно-ленивыми глазами, подведёнными чёрной краской, распоряжалась подготовкой праздничного стола. Это была жена Ямина, госпожа Магах, белокожая, с тонкими, вразлёт, чёрными бровями. Позванивая золотыми браслетами, она говорила что-то служанкам капризным голосом. Служанки торопливо исполняли её распоряжения. Взгляды их выражали страх и усердие, что свидетельствовало о твёрдости характера госпожи Магах.
Закончив приготовления в комнате и справившись — всё ли сделано поваром на кухне, расположенной в конце заднего двора, хозяйка высунулась из двери. В переднем дворе стоял её муж. Он беседовал со своим помощником, худощавым человеком, поглядывавшим на Ямина глазами весёлыми и блестящими, похожими на спелые, только что вымытые маслины.
Наблюдая, белокожая женщина с красивыми бровями проявила странную реакцию на присутствие во дворе двух мужчин. Окинув холодным взглядом тучного и бородастого Ямина (и правда, тучность почтенного эфраимита удивляла чрезмерностью, а борода невиданной шириной), госпожа Магах слегка сморщила изящный носик. Рассматривая же худощавого человека с весёлыми глазами, загадочно усмехнулась. Усмешка её могла вызвать у сообразительного соглядатая нежелательные игривые мысли, так как производила впечатление интереса и скрытого вожделения. Тем временем Ямин отослал помощника.
— Господин мой муж, — произнесла хозяйка строго, — всё готово. Носить блюда и вино будет Рифабал. Я приказала ему.
— Хорошо. Иди, жена, пришли девушек омыть ноги моему гостю, — сказал Ямин и распахнул скрипучие ворота во двор, потому что подъехала крытая повозка, запряжённая мулом.
Ямин раскланялся с кем-то закутанным в широкое дорожное покрывало, пожелтевшее от пыли. Своей грузной фигурой хозяин совсем заслонил невысокого гостя, проводя его в дом. Потом их силуэты слились с полумраком затенённого помещения.
Пока выпрягали мула, которого слуги отвели под навес, а возницу пригласили в комнату для низшей категории гостей, пока служанка омывала главному гостю ноги, произнося пожелания, соответствующие ритуалу, личность его как бы выпадала из стороннего созерцания. И только когда Ямин с удовольствием уселся перед столом, белевшим чистой скатертью, а разбитной раб Рифабал (вернее, Ритабаал) принёс первое блюдо и серебряный кувшин с красным вином, стороннее внимание установило, что напротив хозяина сидел Гист.
С какого времени между представителем эфраимитских «адирим» и низеньким чужеземцем, попавшим в близкое окружение Саула, установились доверительные отношения — не столь важно. Однако оба стремились к взаимному общению. Кроме того, их деловые беседы проводились под покровом несомненной таинственности.
Итак, перед сотрапезниками поставили угощение. В чашах зарделось вино.
— Необычайно рад видеть тебя в своём доме, почтенный Гист, — радушно начал Ямин, приступая к обеду.
— Благодарю. Гостеприимство твоё достойно восхищения, любезнейший Ямин бен Хармах, бен...
— Для удобства сократим перечисление моих предков. Оставим это менее торжественным случаям, — пошутил Ямин.
Когда яства, доставленные на низкий стол Рифабалом, значительно поубавились, а вина в кувшине осталось не больше половины (первенствовал во всём этом, конечно, Ямин), когда всякие приятные пожелания и лестные эпитеты закончились, собеседники перешли к разговорам другого рода. Причём кладезем «придворных» новостей являлся Гист. Ямин выглядел при этом как весьма заинтересованное лицо. Правление царя сопутствовало его материальному благосостоянию.