Царь Саул
Шрифт:
раздавались хоры на пути победоносного ополчения.
Большинство народа смешивалось с прорицателями, впадавшими в неистовство и беснование. Также вопили и восклицали те, кто, не зная удержу и меры, пил взявшееся откуда-то в изобилии вино. Девицы, испившие вина и сильно возбуждённые шествием победивших мужчин, кружились в хороводах и подпрыгивали так высоко, что подолы платьев взлетали выше колен [57] .
Малозаметные люди, проталкиваясь в толпе, шептали что-то женщинам и девицам. Все видели
57
Обнажать колени считалось недопустимым, крайне непристойным.
— Саул победил тысячи врагов, а Добид победил десятки тысяч, десятикратно слава ему!
— Саул победил тысячи, а Добид — десятки тысяч! — подхватывали все кругом.
Стоя на своей колеснице рядом с Абениром, Саул горько усмехнулся:
— Ну вот, Добиду дали победить десятки тысяч, а мне всего тысячи. Теперь ему не достаёт только царского венца.
— Куда ему венец, сосунку, что он разумеет в обучении войска и управлении народом! — возразил Абенир и добавил, прислоняясь плечом к двоюродному брату. — Не огорчайся, ты ведь знаешь, как люди глупы и неблагодарны.
— Разное может случиться. — Саул был не в силах изменить мрачного выражения лица. — Как бы Добиду всё-таки ни пришёлся впору царский венец. А управлять войском и народом найдётся много желающих.
— Если тебя это так тревожит, надо позаботиться, чтобы ничего подобного не случилось, — твёрдо сказал ему Абенир.
В родной Гибе Саула встречали торжественно и радостно. Племя Матрия было гордо славой своего соплеменника. Саула осыпали цветами и зёрнами пшеницы. Мужчины и женщины, приближаясь почтительно, целовали его руку. Даже отец, мать и дядя Нир позволили себе лишь осторожно приложиться к плечу царя. Только добрая жена Ахиноам со слезами обняла его и поцеловала ему бороду, как первосвященнику.
Затем начались пиры, весёлые песнопения и пляски. Но царь сидел, с трудом преодолевая томление и тоску. Тёмные круги под глазами, сумрачный, иногда лихорадочно ищущий взгляд и бледно-землистое лицо заставляли думать о его возобновившейся болезни.
— Злой дух возвратился и снова терзает нашего господина, — шептали между собой слуги и служанки. Вспоминая об участи бедного юноши Хуфама, они старались не попадаться на глаза царю. Если же требовалось приблизиться, то делали это с опаской, робко посматривая на него.
Саул замечал впечатление, производимое его видом на слуг и близких людей. Целительный сон не прилетал к нему, и по утрам он был похож на человека, уставшего от тяжёлого ночного труда.
Пришёл Гист, низко поклонился и протянул царю чашу с травяным настоем.
— Почему ты не пробуешь сам? — Саул подозрительно прищурился. — Что ты принёс мне, чужеземец?
Гист тут же плеснул себе на ладонь, быстро слизал и снова протянул чашу.
— Прошу тебя, господин мой и царь, выпей безвредное, но успокаивающее лекарство, — проникновенно произнёс он с чрезвычайно сочувствующим и почтительным видом. — Прошлый раз, когда ты пил это снадобье, тебе полегчало. Ты задремал и освежился сном.
— Я не верю тебе, хитрый льстец и болтун! — зарычал внезапно Саул, и глаза его сверкнули огнём безумия. — Прочь, забери своё пойло! — Выбитая из рук Гиста чаша взлетела к потолку, окропив лиловый кидар. Приземистый врач торопливо засеменил к выходу. Он покачивал головой и растерянно разводил руками.
— Скорей к Кишу и Абениру, — бормотал он, вытираясь широким рукавом. — Надо что-то делать, как-то лечить Саула. Иначе он зайдёт в своём безумии настолько далеко, что обратно не повернёшь.
Саул со стоном откинулся на подушки. Один глаз его был закрыт, другой, выкаченный и остекленевший, упёрся в потолок. Потом он открыл зажмуренный, и оба глаза, горя чёрным огнём, высматривали на потолке что-то таинственное и страшное.
— Эй, стража, ко мне! — неожиданно рявкнул царь, будто разъярённый медведь.
Вбежали два воина, молодые, статные, проверенные в своей верности и отваге. Оба в лёгких кожаных панцирях, в шлемах конусом, как у хананеев, со щитами и копьями. У пояса каждый носил короткий меч. Они с недоумением уставились на Саула.
— Дай-ка мне твоё копьё, Тал, — обратился Саул к одному из них, зная воинов поимённо. — А ты, Немуэл, сбегай-ка к начальнику среднего элефа, к бетлехемцу Добиду. Передай ему, чтобы срочно пришёл ко мне и захватил свою арфу. Тал, беги с ним, а назад можешь не возвращаться.
— На глазах и в сердце своём, — ответили воины и бросились выполнять приказание.
Саул взял копьё стражника и поставил у своего ложа. Он сидел, раскачиваясь всем туловищем и запустив пальцы в густую нечёсаную гриву. Потом встал, открыл большой ларь, находившийся в углу. Достал расшитый золотыми цветами плащ. Накинул. Застегнул золотую пуговицу на плече. Потом плотно натянул на голову белый кидар с бирюзой и пером зимородка. Нарядившись, царь сел на ложе.
За оконным проёмом, прикрытым деревянной решёткой, собрал тёмную синеву вечер. Проник сбоку багряный отсвет опечаленного солнца, собиравшегося растаять далеко в море.
Огонёк в центре бронзового треножника из оранжевого стал красным, как уголь затухающего костра. Чёткая тень ползла по потолку, не отрываясь от большого тела царя.
— Бецер, — сказал Саул спокойно.
Сразу вошёл его слуга и оруженосец.
— Где ты был?
— Я находился поблизости, господин мой и царь. Но ты не звал меня. — Бецер удивлённо поглядел на плащ с золотом и белый кидар.
— Где Добид? Почему он не появляется? Ты тоже любишь и почитаешь его, как мой сын Янахан?
— Люблю и почитаю я моего господина и царя Саула, — произнёс Бецер и от его простого ответа, в котором не слышалось ни намёка на угодливость, стало понятно: он говорит правду.
— Где же Добид? — опять нетерпеливо спросил царь.
Тут Добид вошёл, держа в левой руке арфу, а правую прижимая к груди.
— Я здесь, господин мой и царь. Мне передали твоё веление.
— Бецер, будь неподалёку. А ты играй, — сказал Саул юноше.