Царь Живых
Шрифт:
И высказался за охоту.
Ванин голос значения уже не имел – вопросы в клубе решались демократическим большинством. Без права вето.
Джипы рванули с места.
Мельничук попал в точку.
В самую больную Ванину точку. Творящиеся в “Хантер-хаузе” дела все меньше и меньше нравились учредителю и ближайшему кандидату в гроссмейстеры. С приходом новых членов – пусть трижды проверенных и отобранных, пусть введенных в курс дела постепенно – ситуация выходила из-под контроля.
В сегодняшнем разговоре Славик был во многом прав,
Все чаще раздаются голоса, требующие расширить ассортимент дичи. Крупной дичи.
Мало ли на свете людей-крыс, паразитирующих на человеческом обществе? Достойных метко пущенной пули? Много. Одни торговцы дурью чего стоят… А вот Макс, например, жутко ненавидел риэлтеров-жуликов – у квартиры, приобретенной им взамен проданной в Красноярске, оказался неучтенный наследник. Ни жилья, ни денег, приходится мыкаться по съемным комнатушкам… Пока эти голоса не были решающими. Пока. Но тенденцию Славик уловил правильно. Ваня начинал бояться собственного детища. Мельничук ткнул в созревший нарыв. Если кто-то действительно начал охотиться самостоятельно…
Ваня ничего пока не решил. Он вообще ничего не решал впопыхах, на эмоциях. Кроме редчайших случаев, когда не мог потом вспомнить – как решал и что делал. Тогда решения бывали мгновенные, а действия… Может, потому никто в “Хантере” ему и не перечил. Пока.
Уйти? Просто уйти, предоставив своему созданию расти и развиваться?
В общем, вариант. Далеко клуб не разовьется – без Ваниной финансовой подпитки. Члены подбирались совсем не по принципу материальной обеспеченности… Для “Хантера” настанут тяжелые времена – если он уйдет.
Членство в клубе было пожизненным. Устав добровольного выхода не предусматривал. Вопрос в том, как отнесутся другие к его уходу.
И что предпримут.
– Приехали! – радостно оповещает Славик.
Они выгружаются. Прохор идет ко второму джипу. Он любит покомандовать “мазилками”. И расставлять людей по секторам – его задача. Ошибиться тут нельзя, живо попадешь под пули своих.
В светлой июньской ночи объект хорошо виден. Не жилой, группа зданий производственного назначения. Жилья поблизости нет, можно бы работать и без глушителей. Но устав есть устав – раз проигнорируешь, и пошло-поехало…
– Что здесь? – спрашивает Ваня. Вполголоса, хотя до зданий далеко – дичь не вспугнуть. Ни крупную, ни мелкую.
Пока дружок разъясняет ему диспозицию, оба готовят оружие.
– Птицефабрика была. – Полухин радостно возбужден, голос подрагивает. – Стоптали ее ножки Буша. Большие устояли, а эта ёкнулась. Крыс – немерено. Во-он видишь, из красного кирпича… да нет, левее… во-во, там подмокших комбикормов осталось невывезенных – крысам еще лет на сорок хватит… даже днем так и шныряют… А вон там – логово. Голов пять, не меньше…
– Сомнительно… От жилья далековато… Что им тут делать? Крыс жрать?
– Разведданные точные. Цветметаллы ковыряют. Что по верхам, давно собрано – так из земли кабеля тащат, из стен тоже… Ну и в деревне шуруют, три кэмэ всего… Кстати, весной там девчонка пропала, шестиклассница… Плохо. Плохо дело, если Славик редшл пришпорить его таким дешевым приемом. Неужели Ваня так расклеился и это так заметно? Или совпадение? Эта балаболка редко задумывается над словами…
А Славик говорит мечтательно:
– Пять голов…
Да уж. Пять правых ушей – норма мастера. Только где тебе, малохольному… Это не в “Квэйк” резаться. Славик словно читает мысли:
– Прикроешь спину?
Ваня кивает. Не пускать же его одного в логово… Сам Ваня лишь так и ходил – в одиночку.
Подходит Прохор с “мазилками”, все готовы.
– Веди, Сусанин!
Славик, раздуваясь от гордости и важности, ведет.
Мысленно считает очки и уши.
Он не знает, что эта охота для него – последняя.
Глава 4
– Хайле*, Даниэль! – рука ,быстро чертит в воздухе непонятный знак – не то приветствие, не то никому не известный иероглиф. – Я ждала тебя, брат…
– Хайле, Адель! Я вернулся…
* Не надо ассоциировать приветствие “Хайле!” с поганым нацистским “Хайль!”.
– Ты видел это?
– Адель… Ты же знаешь, кому дано видеть это… Но , Гавриил видел. И держал в руках.
– И?..
– Он умер…
– Сам?!
– Как же он мог еще умереть?.. Он устал… И почти все забыл… Я хотел убедиться наверняка – и взглянул его глазами… Он вспомнил все – и умер. Сам… Я думаю, он давно хотел умереть, но забыл и это. Кстати, сестра… Тебя – он помнил. Смутно, но помнил.
– Хайле, Гавриил! – Два голоса слились в прощальном приветствии.
Они помолчали.
– Что со Стражем, Адель?
– Страж встал на Путь. Как раз сегодня он встал на Путь.
–Встреть его, сестра… Встреть и проведи – проведи, если сможешь, с Любовью… Это тяжелый Путь.
– Я не знаю Любви, Даниэль. Мне не дано Любви. Я послана не Любить…
– Тогда попробуй дать Любовь хотя бы ему… Бездна все-таки будет меньше – даже если тянуться через нее с одной стороны.
– Я попробую, брат…
– Что Мертвые?
– Мертвые готовы. Она мертва – и не знает этого. Он еще жив – и тоже не знает. Он умрет сегодня.
– А Царь?
– Царь еще не наречен… Завтра он пройдет Испытание – и станет Царем.
– Кто наречет его?
– Я! Адель, посланная, чтобы Победить!
– Знаешь, Адель… Ты удивишься… Царь … Мне его жалко…
Она удивилась.
У них были одинаковые глаза – поразительного, небывало-синего цвета.
А в остальном были они не похожи.
Пуля ударяет в хребет.