Царь Живых
Шрифт:
Из зеркала смотрел обыденно-гнусный и явно равнодушный к искусству человек. Но не цепляющий глаз.
Незапоминающийся.
Вокруг зеленело и цвело лето – середина июня, свежие листья не успели покрыться серой городской пылью, а спальный район на южной окраине города был богат зеленью: липами и березами, тополями, летящий пух которых порой превращался в настоящий летний снегопад. И кустарниками. Особенно кустарниками. Между кронами перепархивали какие-то мелкие птахи, не то синицы, не то малиновки, шныряли в ветвях,
Папа с сонными глазами не замечал ничего, скользил по окружающему равнодушным взглядом и механически переставлял ноги…
Чуть раньше.
Тарантино выехал из гаража. Жигули “четверка” самого незапоминающегося вида и цвета. Номера, само собой, не фальшивые. Просто владельца давно нет, выписанная у несуществующего нотариуса доверенность нигде не засвечена… Если что, Тарантино с легкой душой бросит лайбу…
На гонорар он купит таких десять.
На гонорар за фильм, в котором не хватает актера…
Город стоял на болоте.
Но этот район – особенно. Когда-то сюда, на окружавшие деревушку Купчино болота, ездили стрелять уток. Относительно недавно, еще после войны… После Великой Войны.
Город рос исполинской, дающей метастазы опухолью – и подмял и поглотил болота. Ревели грузовики, вываливая кучи всякой дряни – дрянь тонула в бездонной прорве, – сверху сыпали новую – тонула и она. Что-то должно было кончиться раньше… Кончились болота – дерьма в Петровом граде хватало. Поверху размазали хороший грунт, – и потянулись вверх, и вытянулись кирпичные и блочные коробки.
Вселяйтесь.
Живите.
Но у болот был бойцовский характер.
Сквозь все и несмотря на все они рвались наверх, И – незастроенные промежутки домов, запланированные как скверики с ровно подстриженной травкой, – исподволь, незаметно обретали болотный вид. Вода пока не хлюпала, но – сначала пролезла и задавила все жесткая болотная трава. Потом тростник – сперва редкий, – все гуще и гуще. Наконец – кусты, невысокие, но густые болотные кусты.
Все возвращалось на круги своя.
Можно было охотиться.
Как раз к такому пустырю-болоту и примыкал безлюдный школьный стадион, где перебрасывались летающей тарелкой папа с сыном. Примыкал вплотную: кончалось футбольное поле – начинались кусты.
Папа кидал тарелку с ленцой.
С неохотой.
Позицию Тарантино занял удобную. Срезал две мешающие ветви – и видел все. А его не видели. Мужик с сонным видом и мальчик – уж точно.
Мальчик, кстати, вроде подходит… Перекрасить в брюнета и…
Но папа прилип к нему прочно… Проклятие… Это может стать третьим за сегодня местом, где ничего не обломится… Загодя и заботливо присмотренным местом. Больше просчитанных точек у него не было.
Да уйдите же, козлы, и пусть придет другой мальчишка, которого никто до вечера не хватится… Бля, свечку поставлю, если здесь выгорит…
Неизвестно, кому сулил Тарантино свечку, он и сам не знал точно, в церкви не бывал сроду…
Но кто-то его услышал…
Папе было тошно.
Папа был не жив и не мертв. Глаза его спали. Надо было что-то делать. После десяти минут изматывающей игры он принял волевое решение. Сказал несколько слов сыну и отправился куда-то целеустремленным шагом. Но медленным. Бывает и так…
Целью похода папы был неприметный, притаившийся во дворах ларек. До ларька метров пятьсот. Немного. Хотя как считать… В миллиметрах это круглая цифра в полмиллиона…
Миллиметры давались папе с трудом…
Когда папа уплыл из вида, Тарантино решил рискнуть. Он ненавидел рисковать, но выхода не было.
Человек, финансировавший его искусство, не любил громких фраз и угрожающих жестов… Но его мирный вопрос “А когда ты, дорогой друг, получил аванс?” значил одно – в следующий раз Тарантино будет отвечать на него с больничной койки. А Тарантино боялся боли.
Как ни странно, боли он очень боялся.
Своей.
И он рискнул.
Глава 7
Этим утром в жизни Вани Сорина произошло знаменательное событие, можно даже сказать – небывалое. Он обнаружил, что стал экстрасенсом.
Не больше и не меньше.
Нет, конечно, Ваня умом понимал, что раз экстрасенсы на свете есть – кто-то, где-то и как-то ими становится. Всё так.
Но как-то все неожиданно вышло. Невпопад. Не вовремя. Над этим обретенным даром надо было крепко подумать… Но Ваня собирался задуматься о другом.
И принять решение.
Ваня по большому счету не был тугодумом. Просто не любил рубить сплеча. Постоянно выходило, что цена его решений высока. Он бы и не хотел – да так получалось.
Но запланированная разборка с самим собой не состоялась. Дар ошарашил внезапно, как кирпич – забывшего надеть каску строителя…
Нет, на самом деле все началось еще вчера… Точнее, сегодня… Еще точнее – ночью, после полуночи. Совсем уж точно: в 02.37. Секунды нужны? Засекать время всех сколько-то значимых событий стало у Вани инстинктивной привычкой… Правда, тогда на часы Ваня взглянул по другому поводу – дара он не заметил. Или заметил, но не придал никакого значения…
Осознал Ваня все утром. Вскоре после звонка в дверь.
Совершенно неожиданного звонка.
У ларька кучковались два мужичка грустно-ханыжного вида.
Вот только не спрашивайте, как можно кучковаться вдвоем, и не намекайте, что кучка из двух индивидов получается какая-то неполноценная. Ханыги не стояли, не сидели, не лежали, не шли и не выполняли упражнение “упал-отжался”. Именно кучковались. … Папа сонными глазами купил бутылку пива.
Подумал – и купил вторую. Другого сорта.