Царев город
Шрифт:
Настю ватага искала до полудня. Был обшарен весь лес в округе верст на пять. Девушка словно испарилась.
В полдень беглецы собрались на совет.
— Что будем делать, мужики? — спросил Ермил.
Ватажники молчали. Беда свалилась на всех нежданно.
— Вы, мужики, как хотите, — тихо заговорил Андрейка,— а я пока Настю не найду, с этого места не стронусь. Может, она в лесу заблудилась, а мы уйдем.
— Кто уходить-то собирается?! — крикнул Дениска.— Да и куда уходить, если пути мы не знаем, за ней ведь шли.
— Еще искать надо!
— Иголку в стоге сена!
— Размыслить сперва надо, что с ней сталось, потом уж...
— А может, она
— Что тово?
— Бросила нас! Надоели мы ей. Снасильничали мы — заботу громадную на ее девичьи плечи взвалили. Веди нас, хлопочи как одеть, обуть, накормить. А теперь дитя ей в руки бросили. В таком трудном пути самого себя не дотащишь, а ей — робятишка... Вон какая зевластая.
— И впрямь ей с нами тяжко. Одна среди мужиков. По малой нужде, и то от нас за версту ходит. Истинно бросила. И правильно сделала.
— Не то говорите, мужики, — Ермил поднялся на пенек. — Я с ее отцом с малолетства... Он за людей душу был рад положить, она карахтером вся в него. И не заблудилась она. С детства по лесам ходит. Скорее всего, к злодеям в руки попала она.
— Вот это истинно! Кто из нас не видел множество следов конских копыт, а я там своими глазами видел всадников татарских...
— Это не татары, — сказал Ермил.—Это ногайцы. Как они попали сюда, я не ведаю, но разговоры их я слышал. И потому я вот што, мужики, думаю. Андреи прав, нам пока здесь остановиться надобно. И не только для того, чтобы Настю найти, но и пересидеть тут, пока ногайцы вперед уйдут.
— Но если они в наши места идут, то нам как же быть?
— Не боись, — сказал Андрейка. — Конники на одном месте не сидят. Придут они в наши места и уйдут.
— Парень верно говорит! Не назад же нам возвер-таться?
— Может, они в иную сторону скачут?
— Что касаемо пережидания — верно! Отсидимся пока в болотах!
— Леса здесь богатые! Прокормимся!
— Подождите, ребяты! А подумали ли мы про холода? Осень на носу, нам к зиме до места дотопать надо!
Долго судили-рядили, но пришли к одному: надо искать потаенное место, чтобы переждать время. Лезть под басурманские сабли — не дело. Искать Настю поручили Андрею и Денису. На другой день потаенное место разыскал Ермил. В верстах четырех от табора болото крутой подковой обогнуло низкий глинистый холмик, заросший густо ивняком, молодыми березками и кленами. Место всем понравилось, и Ермил (его поставили старшим) приказал строить тут шалаши, выкопать пару землянок. Сидеть тут решили не меньше недели, пока впереди не разведают дорогу. Дениска при переезде пытался было запрячь Пара, ню в телегу, но в деле этом не преуспел, лосиха4 поломала оглобли, тянуть возок никак не хотела. Пришлось эту затею бросить. Настенку нянчили поочередно всей ватагой, она пила звериное молоко, стала поправляться и, как вид* но, собралась жить наперекор всему. Поиски Насти ни к чему не привели. Девка как в воду канула.
В конце недельного сидения беглецы запечалились*— охотники приносили из походов в окрестные леса одну весть неутешительнее другой. Сотня, убившая Настенкиных родителей, видимо, была ертаульной*. Вслед за ней должны были пойти другие сотни.
Дениска спросил Андрейку:
— Далеко ли те места? Тебе Настя не сказывала?
— Далеко.
— Может, до зимы успеем?
— Ведь от басурманов прятаться придете/, по кружным путям ходить, пережидать.
— Я вот что скажу, — ве>у::ил в разгозор Ермил.— Рисковать в этом деле нельзя. Нужно сейчас решать. В лесах зимой сае; я велики, дорог не *удет, много ли по суметам находим? Да и раздеты мы, ^еем от морозов за всяко просто. С голоду умрем. А есль Ячас остановимся, успеем еду себе заготовить, зверя будем промышлять, из шкур одежду пошьем.
— И еще одно учтите,—сказал кто-то из ватажников.— Может, на Кокшгзге басурманов поболее, чем здесь. А к весне что-то прояснится.
Однодушно согласились: осесть на зиму на этом островке.
VI
Над Кокшагой низкое небо. На левом берегу мерцает одинокий костришко, сыплет искрами в темень, отражается в воде. За костром видны силуэты лошадей, нет-нет да и раздастся тревожное ржание жеребца — вожака табуна.
Это ночная пастьба, любимое занятие илемских ребятишек. Давным-давно здесь был прибрежный руэм — выруб для посева. Потом земля истощилась, ее забросили. Она густо заросла травой. Нынче траву скосили на сено, а на отаву по ночам выгоняют пастись лошадей. С ребятишками, как всегда, посылают одного взрослого, по очереди. Нынче в ночное напросилась Айвика. Она сказала Топкаю с обидой:
— Лошадь у меня есть? Есть. Я сама пашу-сею, почему меня очередь обходит?
А где Айвика, там и Кори. Пришел он на свет костра, сел у огня, положил гусли на траву.
— Ты Зачем притащился?—Айвика* бросила в костер смолистый пенек. — Разве сегодня твой черед?
— Отец твой послэл,— Кори бросил на траву чапан, лег на живот. — Сказал мне так: иди, Коришка, к табуну! там одна сопливая малышня, то и гляди волки их съедят. Пусть хоть один мужчина будет.
— Это кто мужчина? Ты? Волков-ту хоть раз в жизни видал?
Не ворчи, сама рада небось.
— Ладно, оставайся. Может, сказку расскажешь. Не зря, чай, гусли приволок. Учись, пока Кочай хворает. Посмотрим, какой из тебя сказитель получится.
— Верно! Давай, Кори, сказку! — ребятишки обрадо вались, придвинулись ближе к костру.
— Кочай про Кокшу-патыра не успел досказать!
— Ты, поди, не раз слышал.
— Конечно, — Кори сел на чапан, сложил ноги калачом, положил на колени гусли. — Только я как Кочай петь не умею. Я по-своему буду говорить. Если что позабыл — выдумаю.
Когда Кори начал рассказывать, ребята оживились; сказание пошло совсем не так, как у деда. Но все равно было интересно. \
— Много ли, мало ли прожил Кокша у деда Тойдема-ра, я не знаю,— так начал сказывать Кори. — Но - знаю одно, он сильно полюбил Юкчи. И она его тоже полюбила. Ему бы сразу засватать девку и вся недолга, а он не может решиться поговорить с Тойдемаром. А тем временем, я прошу вас, детки, мысленно перенестись в царство Турни, на тот самый остров среди болот, о котором рассказывал Кочай. Где-то на краю этого острова, среди множества покрытых мхом и старыми листьями кочек, мы увидим девку, вот такую, как Айвика. Все ее тело зеленое с чешуйками, но красивое. В руке хлыст, она ходит около кочек и так же, как Айвика, ворчит:
— Прескверный старикашка! Родную дочь законопатил в эту яму. Послал считать сонливых этих тварей. Закрыл болотные все выходы и входы. Я тут подохну от тоски и скуки, — и она в досаде щелкнула бичом.— А ну, проснитесь, твари! Встать! Всем встать!
И вот холмики, которые мы принимаем за болотные, кочки, зашевелились, сбросили с себя мох и ряску, и над землей стали подниматься девушки, которых похитил змей в течение многих лет. Лица их были измождены, вместо одежды — истлевшие лохмотья, еле прикрывающие их тела. Девушки по одной начали выходить на сухое место. Она каждую ударяла хлыстом, чтобы посчитать: