Царев город
Шрифт:
— Служил я у одного человека. У старого, хилого, но богатого. А жонка у него была молодая, пышная, красивая. Возьми да и воззрись на меня. Ну я и увел ее от скряги. Теперь он меня ищет. Говорят, сыщиков нанял.
— Жонка где?
— Дак к мужу вернулась.
— Зачем же он ищет тогда?
— Дак мы же мешок с деньгами прихватили. Он думает, деньги со мной.
— А они где?
— Мы же их по кабакам да базарам растрясли.
— Зачем ты мне рассказываешь об этом? Врешь, поди?
— Ей-богу не вру.
— А вдруг
— Снова дурак. Сыщику зачем бурлаком в Лаишев идти? Ты бы меня и на пристани сцапал.
Немного помолчали.
— Как сестренку звать?
— Настя.
— Отец-мать живы?
— Матери нет, отец жив. Нанду сестру, к нему потопаем.
— Далеко?
— В черемисские глухие края.
— А чо он туда забрался?
— Стал-быть, надо.
— Да ты не бойся. Я не пристав, коль ты не сыщик.
— Правда, Дениска, не знаю я.
Снова помолчали, ударяя веслами по воде.
— Вот ты меня дважды дураком назвал, а ведь дурак-то ты, — сказал Андрейка. — Теперь за Камнями самое бойкое место, а ты туда хорониться от купца бежишь. Туда ныне все царские служки, казаки, приставы, купцы стремятся. Тебя еще до Камней сцапают.
— Может, мне с тобой в Лаишев мотануть? А там в дикую черемисскую сторону? Возьмешь? В Челнах сбежим.
— А цепь золотая?
— Плевал я на нее. Я золото видел. Одни только беды от него.
Не зря говорят: камское устье весла сушит. Купец впряг всех нанятых в бурлацкую лямку, и баржа пошла бечевой. Друзья день промаялись в хомутах, а ночью, когда купец поверил, что теперь никто не сбежит, удрали.
Издалека, от Каменного пояса, несет свои воды холодная Кама. Река течет вольготно, широко, на поворотах придерживает свой ход, словно прислушивается, как стонет лесная прикамская земля.
Вечерами, когда багряное солнце садится за утесы, река, берег и небо окрашиваются в кровавый свет, и кажется, что это земля исторгает кровь, уроненную в нее за все века.
По лесным опушкам, по малым тропинкам, по горам и удольям, голодные, пожираемые комарьем, добрались Дениска и Андрейка до лаишевских земель.
Андрейка, как и советовал ему Илья, стал перво-наперво разыскивать кузницу. Она приютилась на окраине деревнешки, за которой виднелась усадьба помещика Бек-булатова. Правее, через болотистый луг, маячила своей единственной башней лаишевская крепость.
Кузня была небольшая,.гораздо меньше, чем у боярина Буйносова. По порог, как и у всех кузен, был такой же высокий. Андрейка остановился у двери, оглядел кузнеца. Он был мдлод, стучал по наковальне, ковал зуб для бо-„ Р°ны. На пришедших не глядел, был занят работой.
Бог в помощц дядя Ермил, — сказал Андрейка.
Спасибо, — неласково ответил кузнец. — Если вы просячие, то не подаем. Самим Жрать нечего.
— Мы пока еще не христарадничаем. У нас дело. Вот перстенек великоват, то и гляди свалится. Не утерять бы,— Андрейка, сдернув с пальца железный перстень, подал кузнецу через порог. Тот взял, подбросил на ладони блестящее колечко, усмехнулся в бородку:
— Моя работа, узнаю. От дяди Ильи, что ли?
— От него.
— За Настенкой?
— Жива ли?
— Давно ждет. Только выкрасть ее будет трудновато. Под двумя обзорами она. С одной стороны — барин со слугами, с другой — пристав. Он, собака, на дядю Илью капканы расставил, ждет. Сюда приходит чуть не кажии-ный день, нюхает словйо пес. Паутину свою растянул по всем деревням...
— Как нам быть?
— Тут вам оставаться ни в коем разе нельзя. Вот вам по топору, вот вам нож — ив лес. У меня там место есть, провожу. Есть, поди, хотите? — кузнец пошел за гори, вынес берестяной кузовок, вытянул из него полкаравая хлеба, подал Андрюшке. — Вон там, за рощей, родничок есть, коло него поешьте, во ржи спрячьтесь до вечера. Ночью уведу в лес, будете там ждать. Мне тоже с Настенкой открыто видеться нельзя. Пристав, собака, сразу на хвост сядет.
...Ночью кузнец привел их в лесную чащобу, на песчаный пригорок. В нем была вырыта землянка, дверь ее завешена закопченной рогожей. Кузнец зашел в землянку, запалил лучину, вставил в светец, откинул рогожу:
— Милости прошу.
Землянка и так тесна, а тут еще по глинистой стене развешаны капканы, охотничьи снасти, лук со стрелами в железных наконечниках. Перед дверью — низкий железный мангал, рядом котелок.
— Я тут охотой балуюсь. Место это никто не знает. И вы себе пропитание сами добывайте. Огонь только тут разводите, еду варите на мангале. Двойная выгода: высокого дыма не будет, да и от гнуса спасетесь. Инако сожрет вас
комарье без остатка. Через денек-другой я приду.— Кузнец вышел из землянки, крикнул:—Лучина в углу!
Дениска разыскал пучок лучины, выдернул одну, зажег от огарка, сунул в развилки светца. Укладываясь спать на пихтовую подстилку, спросил:
— Хотел я у кузнеца спросить, чего такого твой батя натворил, что его приставы царские ищут?
— Придет время — узнаем,— спокойно ответил Андрейка. — Ты со мной идти не передумал?
— Погляжу еще. Вот сестренку твою дождемся. Давай спи. Завтра рано вставать надо, еду себе добывать...
Поднялись на рассвете. Договорились: Андрейка с рыболовной снастью останется на реке, Дениска с луком пойдет на зверя.
В своих скитаниях Дениска понаторел — научился всему понемногу. Если надо было, мог сойти за плотника, был в подручных у кузнеца, в артели мог быть кашеваром, в лесу умел капканы ставить, лук со стрелой держать тоже приходилось. Любил Дениска лошадей, собак, кошек и прочую живность, у Мел доить коров (по великой нужде приходилось отнимать у буренок, отбившихся от стада, молоко). Стащить, что плохо лежит, тоже наловчился. Сей раз уходя на охоту, верил, что вернется с добычей.