Цари и скитальцы
Шрифт:
Лекаря Елисея Бомеля заражала общая тревога. По посадам городов с летней пылью и вонью носились самые немыслимые слухи. Вплоть до того, что государь, не в силах справиться с советчиками, хочет постричься в монастырь. При Елисее государь такого намерения не высказывал, напротив, он был в последнее время как-то озлобленно деятелен.
Основанные на логике прогнозы редко сбываются. В том-то и прелесть астрологии, что логики в ней нет. Случается, что самые нелепые события обозначают начало крупных перемен. Когда Андрей Щелкалов подал надуманный донос на Крутицкого владыку Тарасия, что он-де пьёт без просыпу и в город не выезжает, Елисей решил предупредить Леонида. Государь явно готовил богомольцам пакость.
Скоро до Елисея дошёл слух о деле, заведённом уже на главу всей русской церкви, митрополита Антония.
Он не хотел, чтобы у Леонида случились неприятности. Их связывали отношения с зарубежными гарантами, с немецкими финансистами, хранившими их серебро. Оно, конечно, мёртвым грузом не лежало, а по каким-то хитрым правилам работало на многих государей, особенно немецких князей, поддерживавших на рейхстагах французов, шведов и датчан. Леонид многого не знал, но Елисею вовсе не хотелось, чтобы он выложил на пытке даже немногое. А пыткой, или, как говорили русские, «мясцом», очень пахло: Иван Васильевич был гневен на Леонида и проговаривался о недоверии ко всем новгородцам.
Неосторожно вели себя и люди из окружения царевича Ивана. «Наследник, — записывал Бомель особым латинским шифром, — давно мечтает о наследстве. Ему двадцать лет, и он нетерпелив... Особенно нетерпелив его оружничий Протасий Юрьев». Он знал, какое значение придают подобным сведениям друзья его учителей.
В день, когда Елисею разрешили съездить в Новгород, столицу всполошила страшная казнь государева любимца, князя Бориса Тулупова. Его посадили на кол. Мать его умерла на пытке. Вина их состояла, как говорили на Литовском подворье, в оскорблении чести государя. Казнь Тулупова нехорошо подействовала на Елисея, он было заторопился в Новгород, и тут заметил за собой слежку.
И прежде догадывался он, что Колычев приглядывал за ним, как и за всяким иностранцем. Загадочные вопросы Колычева при встречах настораживали, но Елисей после ареста Василия Ивановича успокоился. Однажды только у него случился неприятный разговор с Дмитрием Годуновым. Тот намекнул, что за границей откуда-то узнали о некоторых нечаянных признаниях государя, сделанных в узком кругу, по поводу бескоролевья... Елисей смело ответил, что уж он-то услышанное держит при себе. Действительно, об отношении государя к выборам короля он сообщил только лицу, связанному с известным домом у Рынка сыров в Брюсселе, гнёздышком католической разведки. «Нихто не бывал, а у девки робя», — загадочно возразил Годунов. Елисей засмеялся, а теперь вспомнил об этом разговоре с тошнотой страха.
Что означала слежка? То ли Дмитрий Иванович, преемник Колычева, копнул немного глубже, то ли Умной на допросах поделился подозрениями против Елисея, чего не делал раньше из страха перед государем.
А Елисей устал. Ото всего: от переменчивого нрава русского царя, от ненависти людей, считавших Бомеля виновником опричных зверств, от ожидания связных из-за границы и неопределённости отношений с друзьями уже забытых учителей, от прятания своих тетрадей, стоивших очень дорого на Западе, но ещё дороже здесь, ежели их найдут. Потому что дороже головы у Елисея не было ничего.
Он чуял, куда клонилось: Колычев связан с Юрьевыми — значит, не исключён арест кого-нибудь из них; падение Леонида очень вероятно. И Юрьев, и иные из окружения царевича Ивана, и Леонид, и новгородские юродивые жёнки — все будут арестованы по своим причинам, но их допросные речи ударят и по Елисею. Каждый из них отдельно знал немного, но если их признания сведут, то Елисею придётся отвечать на трудные вопросы...
Он стал рассеян. Собираясь в Новгород, он для чего-то вытащил из тайника тетради с записями, хотя никогда не увозил их из дома на Арбате. Только собрав, перелистав их, сообразил, что внутренне готов к побегу. Не он, Елисей Бомель, искал тетради, а сам Иисус, покровитель Ордена, к коему Елисей принадлежал всем сердцем, велел его немеющим рукам открыть тайник.
Знак. Елисей в такие бессознательные знаки и приметы верил.
Складывалось удачно: из Новгорода добраться до границы намного легче, чем из Москвы. Проще всего бежать на север, к Белому морю, где в бухте Святого Николая на знобящем ветерке полощутся сейчас английские, голландские и любекские флаги. Голландцы зачастили в Московию с грузом серебряного лома из разорённых католических монастырей во Фландрии. Отсюда они вывозят ядра.
Спокойнее и ближе ехать через Псков. Бескоролевье ослабило Литву, границу охраняют плохо, с купцами можно уехать хоть в Инфлянты. Обильный псковский торг — это море людей, и из него на запад вытекают такие мутные потоки, что Елисея вынесет из этой варварской страны, как щепку.
Сравнение со щепкой, затерявшейся в водовороте псковского торга, тешило его всю ночь.
И вспоминалось, как погиб князь Вяземский: он так же, как Елисей, вздумал предупредить Пимена Новгородского о погроме, был изобличён и забит батогами.
В конце концов Елисей взял в дорогу не то, что нужно для жизни в Новгороде, а только дорогие камни, золото и тетради.
Путь в Новгород шёл через Тверь. Между Москвой и Тверью дорога была накатана, мягкая пыль забила колеи, и Елисею мнилось, будто он мчит в своём возке со скоростью гонца. А он и был гонцом, вестником о России, от него просвещённые народы узнают самые свежие новости о переменах в политике Московского двора... Он записал, и он расскажет там, в Европе, о надеждах русских на царевича Ивана, человека мягкого и образованного, хотя ему и не хватает воспитания в Кембридже. Он назовёт людей, поддерживающих наследника, — они уже достаточно сильны, чтобы предотвратить повторную опричнину. Всё затеваемое государем, начиная с ограбления монастырей, вызовет протест в народе. Россию ожидает смута...
Елисей Бомель был тщеславен: ему хотелось быть пророком. Недобрым, по возможности: пророчества о несчастьях звучат значительнее, они грознее возвышают пророка над толпой. Ещё одни «Записки о Московии» станут читать по всей Европе, о Елисее заговорят как о подвижнике, прожившем несколько лет в опасной близости к самому жестокому тирану столетия и выскользнувшем в последнюю минуту из пасти льва. Таким будет его триумф.
Но слаще славы — причастность к тайной власти.
Елисей верил, что друзья его учителей создали всемирную организацию единомышленников, ставшую уже сильнее папы. Воины Иисуса способны оказать влияние на политику любого европейского двора, а если не оказывают, то потому, что не пробил час. Военное превосходство католической коалиции над Англией очевидно, временные неудачи герцога Альбы в Нидерландах и всплеск реформации [34] только укрепили единство католического мира. Серебро Нового Света позволит Испании создать такой военный флот, обрушить на Англию такой десант, что она перестанет быть государством... И вот тогда-то, после победы, встанет вопрос о странах на востоке, о подавлении турецкого могущества и распространении истинной веры в огромной, сильной, но необразованной России. Будущее Московии страшнее и славнее будущего Речи Посполитой, Швеции, Венгрии и, может быть, самой Империи, распадающейся на глазах... Божий мир, то есть всеобщее мирное благоденствие, невозможно без духовного объединения всех держав. Воины Иисуса первыми догадались, что мир — един. Война — это пожар, способный опустошить все страны. Для обеспечения мира необходима власть выше государей. Одно лишь приобщение к ней способно наполнить высшим смыслом жизнь человека.
34
...всплеск Реформации... — Реформация — широкое общественное движение в Западной Европе XVI в.; носило в основном антифеодальный характер, приняло форму борьбы против Католической церкви. Начало Реформации положило выступление в 1517 г. в Германии М. Лютера.
Елисей Бомель потому будет приобщён, что ему открыты тайны Московского двора.
Под днищем его возка был укреплён ларец с записями цифирью, по-латыни и по-немецки. Если понадобится, он для их спасения расстанется и с драгоценными камнями, зашитыми в разных местах его просторной, московского кроя, одежды.
Человека нервного и впечатлительного, каким был Елисей, мечтания бодрят и делают решительным. С несвойственной ему отвагой, меняя лошадей на яме после переезда через речку Цну, он изменил маршрут: возница сказал ему, что где-то здесь можно повернуть прямо на Старую Руссу, а от неё — на Псков. Нетерпение восторга или страха гнало Елисея. Задержка в Новгороде показалась бессмысленной, невыносимой.