Цари и скитальцы
Шрифт:
Русские приспособились, стали саблями обрубать кисти рук. По бедности ногайцы дрались без наручей, голые локти вылезали из рукавов халатов и остро воняющих овчин. Неупокою запомнился один: подлетел к стене на небольшом коньке, сам быстрый и горячий, со священной жертвенностью в узких глазах, разинул зачем-то рот и прыгнул на забор. Обе его руки и тёмное лицо оказалось прямо над Неупокоем. Ногам опоры не было, они сучили по поперечным брусьям — так лезут мальчишки в сад. Рукава халата из пёстрых лоскутов задрались до плеч, а по предплечьям перекатывались круглые мышцы...
Стоявший рядом с Неупокоем казак неторопливо приподнялся
Вой искалеченных татар опоясывал гуляй-город на всём двухвёрстном протяжении. Он сливался с визгом нападавших, ещё не рубленных. Русские всё ловчее рубили руки, стрельцы быстрее перезаряжали, а татары всё лезли и лезли, рождая у Неупокоя грустную догадку: наверно, им просто обидно уйти без крови, они готовы хоть свою пролить, вроде жертвы искупления... У рук был странный вид: отрубленные, они долго казались живыми, пальцы слагали некие фигуры, то срамные, то как бы для молитвы, куда-то указуя, призывая за собой. А вот тела убитых за стеной были как брёвна.
Русские не несли потерь. Разве какому растяпе полозом отдавит ногу при отдаче пушки. Или стрелой заденет по лицу. Татары пускали стрелы вверх, чтобы они сыпались, как снег, — белое оперенье придавало им такое сходство. Но что за стрела на излёте. У всех были железные или набитые хлопком шапки с кольчужными мисюрками на шее.
К полудню татары ненадолго отступили. После короткого затишья в лагерь полетели горящие стрелы. Дети боярские и стрельцы устало наблюдали, как холопы и пленные татары проворно гасят паклю. Пленные старательно кидали ватные халаты на огненных птиц — птиц из сказок, приносящих счастье. Им эти птицы обещали жизнь, а если не поймают — смерть.
Князь Воротынский вызвал воевод. Настало время последнего усилия в этой войне. В главном манёвре Михаил Иванович отвёл себе опасную роль, не совсем обычную для главнокомандующего. Но у него со смертью был договор.
9
Гулкие барабаны Большого полка сзывали людей к опушке загаженного и обглоданного леса. До последней минуты план операции был известен одним воеводам. Князь Воротынский сам наблюдал за построением и отбором детей боярских. Как обычно, возникла лёгкая неразбериха: кто-то уклонялся от вылазки, кто-то решал, что выгодней — остаться за щитами гуляй-города с князем Хворостининым или идти за Воротынским.
Стрельцам у стен велели дать плотный залп и замолчать надолго, изготовив фитили к большой стрельбе.
Татары густо роились под берегом Рожая. Дозорные заметили, что из лесу, от ставки хана, к реке неторопливо скачут новые отряды. Готовился последний штурм... «Господь за нас», — одобрил Воротынский действия Девлет-Гирея.
Колычев оставался в гуляй-городе. Неупокой, приписанный к Сторожевому полку, мог ехать с Воротынским. «Ежели рвёшься, — лениво разрешил Умной. — Только вперёд не лезь. Не твоё дело». Отъезжая к лесу, Неупокой оглянулся. Василий Иванович давал наказ трём всадникам из своей охраны. Скоро они догнали Неупокоя.
У знамени Большого полка — «Иисус Навин останавливает солнце» — собралось тысячи четыре всадников.
Трое из охраны Колычева держались возле Неупокоя. Он испытывал тёплое, слегка насмешливое чувство к благодетелю: что эти трое сделают в неразберихе полевого боя?
Полки достигли зелёной болотистой ложбины, похожей на корыто. Она вытягивалась далеко на запад. Голова колонны повернула влево — там, в получасе езды, ложбина сливалась с долиной Рожая и выходила в расположение татар.
Разъезды не встретили людей до самой речки. Внимание противника было сосредоточено на гуляй-городе, особенно на части, пересекавшей Серпуховскую дорогу. Здесь царевичи Алды и Алп с мурзой Тенехматом, взяв управление войсками, сосредоточили все силы, выделенные Девлет-Гиреем, тысяч пятнадцать — двадцать. На боевом счету орды числились города со стенами и башнями — давно ли жгли Москву и Тулу! Так неужели хлипкое сооружение из брусяных щитов устоит перед массированным натиском? Если хоть пара сотен татар перевалится в гуляй-город и опрокинет несколько щитов, русские окажутся в открытом поле перед превосходящими силами. Пусть эти сотни влезут по трупам своих — не может быть, чтобы тысячи людей и лошадей общим весом не прошибли загородку.
Пока князь Воротынский вёл полки по лесу, на поле перед гуляй-городом выкатывались и выдавливались новые толпы. Многие волокли лестницы и брёвна с зарубками для ног. Благо стрельба из гуляй-города затихла. Скоро всё поле стало чёрным и пугающе подвижным, каким бывает ствол дерева, когда на него лезут муравьи.
Князь Воротынский вёл отряд вверх по течению Рожая сторожкой рысью, переходя на шаг в зарослях ивняка и на пойменных болотинах. Встретились первые татары — то ли из тылового охранения, то ли просто уклонялись от боя. Они были изрублены без шума. Здесь Михаил Иванович остановился, выслал разъезд — послушать, что делается перед гуляй-городом.
Лошади потянулись к проточной воде, сосали её взахлёб, поднимая со дна тонкий песок и не замечая тины, облеплявшей морды. Неупокой пустил Каурку на середину русла. С неуместной нежностью глядя, как он пьёт, подумал: вдруг это последний водопой? Связной донёс, что татарва на поле лается, но воплей, обыкновенно сопровождавших приступ, не слыхать.
— Знамя, — перекрестившись, приказал Михаил Иванович. — Набат вперёд. Глядеть на меня: как махну рукавицей, играй условное, а знамя наверх, на поле, чтобы из города увидели. После их стрельбы — ходом! Благослови, господь.
Они проехали последнюю, скрытую от татар излучину долины, где речка подмывала свою террасу. Впереди раздались крики, визг. Неупокой не понял, в чём причина: татары увидели русских или начался общий штурм гуляй-города. Отряд пошёл неровным тяжёлым галопом, сбиваясь в узостях долины на беспорядочную рысь. Сочные лопухи и дягиль хрустели под копытами, кипело взбаламученное русло, и скоро стали попадаться в нём татары, ткнувшиеся в воду лицами. Они спустились к речке, думали отдохнуть от боя и напиться, тут их убили.