Цари и скитальцы
Шрифт:
У Елисея были богатые дворы на Арбате и в Новгороде. Государь требовал, чтобы в длительных поездках лекарь сопровождал его. Он верил Бомелю-врачу. В годы опричнины Елисей так травил людей, что они умирали с точностью до минуты. Неумолимо-практичный ум московского владыки сделал вывод, что лечит Бомель столь же безошибочно.
А Елисей попал в Москву как раз в то время, когда террор, развязанный Басмановым и Вяземским, оборотился против них самих. Простые люди по всей России слышали о новом чародее и ненавидели его. Бояре тоже не любили, но поневоле искали его расположения. В последний год всё
Друзья его учителей были уверены, что Елисей не только ради службы следит за изменением структуры московской власти. От этого зависела его жизнь. В предвидении дальнейших изменений он стал оказывать услуги оружничему царевича Ивана Протасию Юрьеву, завёл дружбу с племянником Умного-Колычева Венедиктом и обнаружил общность интересов с новгородским владыкой Леонидом.
Об обещании работать на лорда Сесила Елисей искренне забыл.
После тюрьмы он ко всему английскому испытывал отвращение. Положение англичан в России до приезда Дженкинсона было так жалко, что Бомель был уверен в скорой гибели Компании. Но осенью Дженкинсон добился восстановления привилегий. С ним прибыл на английское подворье новый приказчик Джером Горсей. Он через третьих лиц намекнул лекарю, что хочет встретиться.
Бомель был вынужден принять его.
Поскольку перед Елисеем заискивали многие — а в России это означает визиты и «поминки», — он в своём доме на Арбате оборудовал приёмную: в углу — резное кресло для хозяина, столик для вина и подношений, вдоль стены — лавка с синим бархатным полавочником. Сюда садились те, кому хозяин предлагал. А были и такие, кто стоял. Спесивым Бомель не был, но усвоил, что русские дворяне судят о силе человека не только по числу вооружённых слуг, одежде, выезде, но и по наглости и спеси.
Горсей был принят по-английски, то есть немедленно усажен. Стол был пуст.
Минуты две они смотрели друг на друга, выискивая слабости и поверяя свои рабочие гипотезы.
Горсей держался слишком независимо для мелкого приказчика в присутствии лейб-медика. Бомель заметил с грустью, что Джером, почти его ровесник, хранит все признаки здоровой молодости. Ему наверняка неведомы очки для чтения и головные боли в ясные дни, когда в синих глубинах атмосферы рождаются начала перемен. И с детства Джером не ведал голода: утром ел сдобренный коровьим маслом овсяный «порридж», в обед — жареное мясо и пудинг, а перед сном ему давали молоко или горячую воду с портвейном. Он до старости сохранит румянец и раздражающую живость взгляда. У Горсея был блестящий, антрацитовый зрачок.
Горсей же видел в Елисее не питомца Кембриджа, сына одной с ним европейской культуры, а тусклолицего пособника русского царя, зловещего шептуна, составителя ядов и хранителя таких кровавых тайн опричнины, с которыми его никогда не выпустят из России. Он не испытывал симпатий к Елисею, с трудом удерживал насмешливое: «Врачу, исцелися сам!» Гнилой вид был у лекаря.
Заговорили по-английски.
— Я не рискнул бы, — рассыпался Горсей, — тревожить столь занятую и важную особу, если бы общий благодетель наш, лорд Уильям Сесил...
Бомель не улыбнулся, не кивнул. Ему всё было ясно: предлагалось восстановить связь с Лондоном через Горсея
Такого Джером не ожидал. В Англии говорили, что на Елисея приходится рассчитывать с большой оглядкой, но чтобы настолько оторваться от английских интересов... Джером спросил:
— Когда великий князь наложил опалу на Компанию, вы, сударь, пытались говорить с ним?
— Я не касался торговых дел.
Он даже не церемонился, проклятый лекарь. «Спрашивать ли о главном?» — в панике соображал Горсей.
Он был обязан довести беседу до конца.
— Ваша милость! Вы знаете, какое важное значение придаёт её величество торговле. Однако Россия — не только рынок. Эта великая страна — ристалище, на коем сталкиваются интересы некоторых правительств Европы. Доходы Компании весят меньше, чем сведения, идущие из первых рук... Один из главных врагов Московии — католическая Польша. Её разведка... Вы не понимаете меня?
Бессолнечное лицо хозяина глупело на глазах. Горсей безнадёжно продолжал:
— Стало известно, что англичане-отступники Рюттер и Гловер завели собственный торговый двор в Нарве. Есть подозрение, что они дают приют лазутчикам иезуитам, работающим на Краков и на шведских каперов [24] . Что, как вы сами понимаете, касается не только русских, но и нас... Шпионство Рюттера доказано: он вскрывал письма сэра Рэндольфа, прибывшего в Москву с тайной миссией...
24
...на шведских каперов... — Каперство — нападение вооружённых частных торговых судов воюющего государства с его разрешения на неприятельские торговые суда или суда нейтральных государств, перевозящие грузы для неприятельского государства.
— Рэндольф был доверенным переводчиком при го сударе, — неожиданно проявился Елисей. — Не думаю, что государю понравится клевета на него.
Горсей поднялся. Вместо союзника он нарвался на осторожного врага. Позже он так и сообщит Уолсингему: «Елисей Бомель — главный враг англичан в России». Сегодня оставалось пригрозить и удалиться.
— Позвольте мне, — сказал он, — в знак искренней приязни передать вам от наших общих друзей эти часы. Песок в них не речной, а свинцовый, что обеспечивает необыкновенную точность хода. Такие часы имеют всего несколько астрологов в Европе.
Он поставил часы в серебряном футляре на столик. Свинец потёк. Джером смотрел на Елисея, пока детская радость астролога не обернулась испуганной догадкой. Бомель не сразу осознал символический смысл подарка лорда Бейли.
Горсей откланялся.
Тусклый, цвета пуль и водосточных желобов на доме Елисея, бежал песок. Неумолимо иссякало время. Его у нас не больше, чем отвесил нам господь в верхний сосуд. На что мы его тратим? На всё, кроме того, что отвечает нашим глубинным склонностям. Казалось, что свинцовый песок перетекает быстрей речного. Обман воображения.