Царица Аттолии
Шрифт:
Эддис рассмеялась.
— Аттолия не знала о деятельности Евгенидиса? — поинтересовался халдей.
— Как и Сунис, — сказала царица, — до сих пор.
— И что же изменилось, могу я узнать? Я очень приятно провел время в вашем домике вдали от политических новостей.
— Я и не знала, что вы так интересуетесь ботаникой, — ответила Эддис.
— Я не очень. Но у меня есть друг-ученый. Он недостаточно здоров, чтобы путешествовать самому, и потому просит своих друзей и знакомых присылать ему образцы и рисунки. А как идет ваша война? — спросил он, отказываясь отвлекаться на научные беседы.
Эддис улыбнулась.
— После предательства Аттолии Сунис был так любезен, что облегчил нам последствия торгового эмбарго с Аттолией. Мы получили несколько партий зерна и других продуктов в обмен на обещание доставить пушки, которое я, к сожалению, собираюсь выполнить.
— Таким образом, вы свели войну на два фронта к односторонней?
— Войну, которую мы проиграли бы, к войне, в которой мы сможем выжить.
— Почему бы вам не взять Сунис в качестве союзника против Аттолии и не выиграть? — спросил халдей.
— Потому что, став моим союзником, Сунис будет ожидать, что я пропущу его армию через Эддис, чего никогда не случится, пока я сижу на троне, — произнесла Эддис с абсолютной убежденностью.
— Понимаю, — сказал халдей. — И в течении этой войны?..
— Вы будете считаться пленником Эддиса, — продолжила царица. — Мне очень жаль, но мы постараемся, чтобы вам было комфортно.
Халдей вежливо склонил голову.
— У богини Мередиты был сын от кузнеца. Вы слышали о Мередите?
— Да, — сказал халдей.
— Хорошо, — ответила царица и начала свой рассказ.
У богини Мередиты был сын от кузнеца. Это был необычный союз, и кое-кто поговаривал, что она обманывала его с другими богами, но что бы богиня ни думала об отце, сына она любила. Его звали Орреон, и она присматривала за ним, пока он рос. У кузнеца не было жены, и так как отец и сын жили в одиночестве, Мередита время от времени
Надо сказать, что его отец был человеком угрюмым, и пока мальчик рос, он все больше и больше завидовал сыну. В конце концов Орреон оставил кузнечное дело и стал оружейником. Он устроил себе кузницу глубоко в пещерах горы Гефестии. Он использовал внутренний жар горы и приковал крылатое чудовище к скале, чтобы качать меха и раздувать пламя. Души людей, опускавшихся в Подземный мир и тех, кто приносил жертву в обмен на пророчество, останавливались на своем пути, чтобы поговорить с ним.
Хотя Орреону служили духи горы, у него совсем не было человеческого общества, и порой ему становилось очень скучно. Его доспехи могли защитить своего владельца от любого нападения, но мало находилось людей, достаточно смелых, чтобы отправиться в пещеры с просьбой к Орреону. Чтобы не заблудиться в пещерах, нужно было найти проводника, духа или тень, которые могли бы привести человека к кузнице Орреона.
Однажды его мать спустилась к нему в гости и застала его одиноким и печальным. Он отпустил всех духов и сидел в своей кузнице, постукивая молотком по наковальне и глядя, как по сторонам разлетаются искры. Богиня спросила сына, что огорчает его, и он признался, что ему нужна жена. Конечно, сказала она, он может выбрать себе любую девушку.
Но что, если девушка не полюбит его, спросил он. Богиня посмотрела на него и задумалась. Он действительно не был привлекательным, не больше, чем его отец. Орреон был небольшого роста, а его руки и плечи стали массивными из-за тяжелой работы. Брови его были нахмурены, потому что он привык смотреть на огонь. В детстве, стоя у наковальни рядом с отцом, он был обожжен искрами. В тех местах, где в рану попала сажа, рубцы стали черными. Его лицо, руки и плечи были рябыми. Он всю жизнь жил в темноте, и теперь его глаза научились различать все оттенки цвета нагреваемого металла, но смотрели так сурово. Какая женщина захочет жить с ним?
Какая разница, захочет она или нет, сказала богиня. Он получит ту жену, которую выберет. Мередита была богиней и считала, что без труда сможет исполнить все желания своего сына.
— Я хочу женщину, которая сама выберет меня, — сказал он. Он не хотел принуждать жену. Богиня Мередита поцеловала сына в черную бровь и ушла.
Некоторое время она искала невесту сыну среди красивых и хорошо воспитанных девушек, но не нашла желающих жить в темной дыре под землей. Потом она вспомнила, что красивое лицо не главное достоинство в хорошей жене, и поискала среди уродливых девушек, но даже страшненькие не хотели выходить за рябого кузнеца, которому прислуживают чудовища и демоны. Ни один отец не позволил бы своей дочери уйти к такому мужу, поэтому Мередита вернулась к хорошеньким, но не имеющим отца, который смог бы защитить их. Самой красивой из таких девушек была дочь Калии, жрицы Проаса. Вы знаете Проаса? Да, это бог растений.
Однажды, когда девушка шла от своего дома к храму Проаса, богиня Мередита увидела ее. Появившись на повороте дороги, Мередита позвала ее, и девушка обернулась. Богиня внимательно оглядела ее и не увидела недостатков, которые сделали бы ее непригодной для брака. Богиня протянула руку и коснулась девушки.
— Красивое дитя, ты умеешь петь?
— Да, богиня, — ответила Хеспира.
Мередита удивилась, что ее так быстро раскусили, и огорчилась.
— Ты знаешь меня, — спросила она.
— Да, богиня, — сказала Хеспира.
— Тогда ты знаешь, что у меня есть сын?
— Да, богиня.
Хеспира знала, что у Мередиты есть несколько сыновей и ждала, чтобы услышать, о ком говорит богиня. Она была терпелива. Этот дар всем служителям Проаса она, несомненно, получила от матери. Она так же была умна. Если бы богиня не отвлеклась на красоту девушки, она, конечно, заметила бы это.
— Это Орреон. Он болен и, наверное, скоро умрет, — вздохнула Мередита.
— Мне очень жаль, — сказала Хеспира, хотя Мередита казалась не слишком озабоченной.
Просто Мередита подумала, что покажется маловероятным, что она ищет жену для сына, когда он находится на грани жизни и смерти.
— Он попросил меня найти добрую женщину, которая споет для него, — сказала Мередита. — Ты придешь?
Никто не может отказать богине. Хеспира согласилась, но спросила, может ли она отправить весточку своей матери. Мередита разрешила. Она приказала голубю отнести письмо, но как только птица скрылась из виду, она упала на землю мертвой, и письмо не дошло до матери.
— Сначала войди в мой храм, — сказала Мередита и предложила Хеспире пищу.
Девушка отказалась. Богиня обиделась, и тогда Хеспира согласилась что-нибудь выпить. Когда богиня отвернулась, Хеспира спрятала рог с напитком в свою корзинку. Затем, развеселившись, Мередита повела Хеспиру вниз в горную пещеру по извилистым каменным коридорам в полной темноте. Хеспире стало страшно. Она подумала, что не сможет найти дорогу назад и спрашивала себя, будет ли мать искать ее.
Ее мать ждала до вечера, пока солнце не село за горизонтом, и пошла из храма по дороге к дому, выкрикивая имя своей дочери. Не дождавшись отклика, она пошла к соседям, спрашивая о своей дочери около каждого дома. Но люди качали головами и отвечали, что не видели девушку.
Мередита, уверенная, что напиток, который она дала Хеспире, заставит ее полюбить Орреона с первого взгляда, перестала притворяться, будто ее сын болен. Ее сын хотел получить жену, и вот Мередита нашла ему хорошую девушку. Она улыбнулась в темноте, довольная своим подарком.
Она привела девушку к краю пещеры, где стояла кузница, и оставила ее. Неожиданно оказавшись одна в темноте, Хеспира остановилась у входа и стояла, глядя в пространство перед собой. Демонов и духов в пещере не было, огонь горел слабо, прикованный монстр спал, свернувшись калачиком у ног Орреона. Сам Орреон сидел на камне в кузнице. При тусклом свете он осторожно постукивал по разогретому металлу. Каждый раз из-под его молотка в воздух взвивались потоки искр. Они кружились, как светящиеся мотыльки, словно танцуя под неслышную музыку.
— Это очень красиво, — сказала Хеспира с порога, и Орреон испуганно оглянулся.
— Как ты прошла долгий путь в темноте без светильника? — спросил он. — Ты, наверное, тень?
— Нет, — ответила Хеспира. — Я живая девушка.
Она шагнула вперед, осторожно пробираясь по неровному полу пещеры.
При звуке ее голоса кузнечный монстр проснулся и пополз к ней, грохоча цепью. Он был совсем черный, размером с большую собаку, с черными кожистыми крыльями, которые хлопали у него за спиной, когда он их разворачивал; его огромные когти скребли землю. Хеспира задумалась. Конечно, если бы монстр поедал всех заказчиков Орреона, то кто бы разнес по земле слух о мастерстве оружейника? Она смело протянула руку вперед и странное существо, наполовину собака, наполовину летучая мышь, подняло голову и облизало ее пальцы раздвоенным языком. Затем чудовище вернулось в кузницу и снова легло на пол, пока Орреон наблюдал за ним.
— Тебе нужна броня для брата или возлюбленного? — спросил он.
— Нет, — сказала Хеспира. — Меня привела сюда твоя мать.
Орреон вдруг нахмурился, его брови сошлись на переносице, и сердце Хеспиры дрогнуло.
— А зачем моя мать привела тебя? — спросил Орреон.
— Она сказала, что ты просил кого-нибудь спеть для тебя, — ответила Хеспира.
Орреон все еще смотрел подозрительно, но хмурился теперь меньше.
— Тогда пой, — грубовато сказал он.
Хеспира вышла в центр пещеры. Немного подумав, она открыла рот и спела песню о злом мальчике, которого никто не любил, и о мальчике, которого любили за доброту. Орреон хмыкнул, он понял намек.
— Прости мне мою грубость, — сказал он.
— Может быть, — ответила Хеспира.
Орреон посмотрел на девушку внимательнее.
— Когда ты сможешь простить меня? — спросил он.
— Когда у меня будет стул и подушка, чтобы сидеть, и свет, чтобы видеть, с кем я разговариваю.
Орреон рассмеялся. Его смех был больше похож на гул в груди. Тогда оружейник встал, поклонился и предложил ей руку, и они вместе пошли из пещеры к лестнице с дверью наверху. За дверью оказалась чистая комната с яркими лампами и большим креслом.
— А где подушка?
Орреон высунул голову за дверь и закричал так, что, казалось, затряслись каменные стены:
— Подушку!
Мгновение спустя он вернулся в комнату с вышитой подушкой. Он закрыл дверь, но, увидев в глазах Хеспиры упрек, открыл ее снова, чтобы поблагодарить того, кто служил ему снаружи. Орреон принес подушку и положил под спинку кресла, а потом предложил Хеспире сесть. Сам Орреон уселся у ее ног, и они улыбнулись друг другу.
Калия искала дочь и нигде не могла найти ее следов. Наконец она пошла в храм своего бога, принесла ему жертву и попросила рассказать, что стало с Хеспирой. Бог послал ее в лес за ответом. В лесу она увидела, как деревья расступились, их ветви расплелись, и тушка мертвого голубя упала к ее ногам. Она наклонилась, сняла с его лапки письмо и узнала, куда ушла Хеспира. Она пошла в пещеру под горой Гефестии, чтобы найти кузницу Орреона, но смертный не мог пройти туда без провожатого, а духи и тени не стали помогать ей. Она бродила в темноте с маленькой лампой и звала свою дочь по имени. Она слышала, как Хеспира поет где-то в темноте, но звук ее голоса был многократно отражен от стен пещер, так что невозможно было определить, откуда он доносится. Ее дочь разговаривала с Орреоном и не слышала зова матери. Орреон услышал ее и на мгновение замолчал. Хеспира спросила его, что случилось.
— Ничего, — сказал он.
Он был уже не в силах расстаться с Хеспирой и не хотел думать, что поступает неправильно. Он неохотно послал духов прогнать ее мать прочь. Женщина испугалась и убежала. Спотыкаясь, она выбежала из пещеры и упала на залитую лунным светом землю, рыдая о потерянном ребенке. Она вернулась в храм с новой жертвой и попросила бога вернуть ее дочь, но Проас ответил, что боги не могут ссориться из-за того, что случается со смертными. Мать Хеспиры ответила, что она не любая смертная, а его жрица и, конечно, заслуживает его покровительство. Проас напомнил ей только, что, как и все жрицы, она получала его дары, которыми могла воспользоваться в своих целях.
Мать Хеспиры ушла к себе домой и стала ждать, когда закончится долгая холодная зима. Орреон и Хеспира были счастливы в доме под горой. Хеспира не ощущала течения времени и думала, что провела там всего один вечер, но Орреон все знал. Он переживал, что приходится скрывать правду от Хеспиры. Он уже любил ее так, как никого не любил в своей жизни. Его отец был холодным человеком, завидовавшим своему сыну. Мать время от времени исполняла его желания, но он слишком редко видел ее. Он почти ничего не знал в жизни, кроме кузницы и горячего металла. Теперь Хеспира стала ему нужна, как никто другой.
Хеспира рассказывала ему истории человеческого мира о том, как живут цари с царицами в своих дворцах, как уходят в плаванье корабли, и купцы отправляются с торговыми караванами в дальние страны. Но чаще она говорила о простых людях, своих соседях, ссорящихся из-за пропавших цыплят или украденной с огорода дыни; обычные сплетни, которые он впитывал, как солнечные лучи. Она пела для него, а он слушал, затаив дыхание.
Пришла весна, и мать Хеспиры, повязав голову платком, взяла лоток с рассадой и пришла в храм Мередиты в этой долине. Мередита очень любила этот храм, изящный в своих пропорциях, защищенный холмами от ветра и окруженный садами почти такими же прекрасными, как сады Проаса. Мать Хеспиры пришла как просительница и предложила посадить свою рассаду у стены храма. Она осторожно пересадила первые лозы в землю под стеной, и они растут здесь до сих пор. Женщина лелеяла их всю зиму и наделила даром к быстрому росту, полученному от Проаса. Виноградная лоза сразу потянулась к солнцу, проникая крошечными корешками в швы между камнями стен и разрушая раствор. Когда Мередита заметила причиненный ими ущерб, она приказал жрецам вырвать лозу, но жрецы не справились, и лоза разрасталась все шире. Со стен стали обваливаться мраморные плиты, и Мередита сама попробовала вырвать окрепшие стебли, но поняла, что не в силах справиться с даром Проаса.
Рассерженная, она пошла к Проасу и потребовала забрать свои растения, но он отказался. Он не сажал виноградную лозу в любимом храме Мередиты. Она сама должна была найти причину разрушения. Тогда Мередита пришла к жрице Проаса и приказал ей уничтожить лозу, но жрица пообещала, что богиня лозы умрет только тогда, когда ее дочь вернется к ней.
Мередита была озадачена. Смертные никогда не бросали вызов богам. Только однажды смертный посмел соперничать с богом, воспользовавшись даром человеческого разума, и сошел с ума.
— Твоя дочь? — Мередита не догадывалась, о ком идет речь.
— Хеспира, — ответила жрица.
Богиня приоткрыла рот от удивления.
— Это прекрасная девушка, — сказала она. — И теперь она очень счастлива, так и знай, — добавила Мередита, надеясь успокоить женщину.
— Тогда, я надеюсь, ты будешь счастлива в своем разрушенном храме, — сказала в сердцах жрица и отвернулась от богини.
— Подожди, милая, — позвала Мередита.
Она любила своего сына, но свой храм она любила еще больше.
— Пойдем, злая женщина, — сказала богиня, — мы вместе заберем твою дочь.
Вот так богиня с матерью девушки вместе пошли в пещеру под Гефестиной горой.
В круге света, падающем от большой лампы, Орреон сидел на скамеечке и слушал, как поет Хеспира. Она пела о том, как весной падает с неба дождь, и трава начинает зеленеть под его поцелуями, и Орреон склонил голову.
— Не могла бы ты пропустить куплет про дождь? — спросил он, понизив голос.
— Хорошо, — ответила Хеспира.
— И про траву.
— Ладно.
— Ты бы оставила меня, чтобы вернуться к траве и дождю?
— Нет, — сказала девушка. — Я бы хотела остаться.
Орреон взял ее на руки. Ее голова лежала у него на плече, а он обхватил ее руками и укачивал, как мать ребенка, зная, что не сможет отпустить ее.
— Это моя мать привела тебя, — сказал он.
— Но я сама захотела прийти, — возразила Хеспира.
— Она сразу привела тебя сюда или сначала пригласила в свой храм?
— Она повела меня в храм.
— И ты ела там что-нибудь?
— Нет, — ответила Хеспира, улыбаясь ему в плечо, оттого что он принял ее за такую дурочку, которая согласится есть в храме.
Орреон не стал спрашивать, пила ли она что-нибудь. Он боялся узнать, что девушка выпила любовное зелье.
— Хорошо, — сказал он и вывел Хеспиру из пещеры к подножию горы.
Там они встретили богиню с матерью Хеспиры. Женщина подбежала к дочери и обняла ее. Орреон отвернулся. Он хотел выпустить руку Хеспиры, но девушка вцепилась в него изо всех сил.
— Разве ты беспокоилась обо мне? — спросила она свою мать.
— Я искала тебя целый год, — ответила женщина.
— Но прошел всего один вечер, — возразила Хеспира.
Она повернулась, чтобы посмотреть на Орреона, но он опустил голову от стыда.
Он сказал:
— Под Священной горой время течет как река. Его течение может унести человека вперед в мгновение ока, если он пожелает.
— И ты пожелал? — строго спросила Хеспира, и Орреон кивнул.
Он собирался унести ее на сто лет вперед подальше от ее матери, но в последний момент передумал.
— Разве она не довольна? — сказала Мередита.
Она впервые внимательно посмотрела на девушку и поняла, что та была не только красива, но и умна. Неудивительно, что мать так скучала по ней.
— Раз эта девушка не подходит тебе, мать заберет ее обратно, — обратилась богиня к сыну.
— Она слишком хорошо подходит, мама, — сказал Орреон, и Мередита была поражена, увидев, что он сердится, причем именно на нее.
— Ты сам вывел ее из горы, — заметила богиня.
— Я должен отпустить ее, — сказал Орреон и повернулся к своей пещере, но Хеспира все еще держала его.
— Но если ты ее любишь, то не отпускай, — решительно сказал Мередита. — Что с того, что у меня будет одним храмом меньше? Хоть он и мой любимый, но думаю, как-нибудь обойдусь без него.
— Я просил женщину, которая сама выберет меня, — ответил Орреон.
— Я выбрала, — заявила Хеспира.
— Вот видишь, — подхватила Мередита.
— Они ничего не ела в твоем храме, мать, — сказал Орреон. — Но что она пила?
Мередита покраснела, как простая смертная.
— Ничего, — крикнула Хеспира и дернула Орреона за руку, чтобы он обернулся и посмотрел на нее. — Ничего, — заверила она его. — Я спрятала напиток в корзину и принесла с собой.
— О, — удивилась Мередита, — какая ты хитрая.
Но Орреон только растерянно моргал, как сова при солнечном свете.
— Я выбрала тебя, — повторила Хеспира, и Орреон поверил ей.
Вот так Хеспира попрощалась с матерью и вернулась в пещеру под Священной горой, а виноградная лоза жрицы Проаса разрослась вокруг храма Мередиты. Когда Хеспира покидала гору, чтобы навестить мать, лоза засыпала, но потом она снова начинала расти и росла, пока все стены не обрушились, крыша обвалилась, и от храма не осталось ничего, кроме груды камней, укрытых зелеными листьями с красными цветами.
Что касается Хеспиры с Орреоном, они были смертными людьми, но кто знает, как течет время в недрах Священной горы Гефестии? Многие считают, что они живы до сих пор, и шахтеры утверждают, что слышат ее пение за звоном своих кирок.
Халдей молчал еще некоторое время после окончания истории. Он с новым интересом смотрел на Эддис. Она сидела, скрестив ноги, посреди свертков с едой, чувствуя себя совершенно свободно, но потом немного смутилась.
— А мать Хеспиры? — наконец спросил халдей. — Разве она не скучала по дочери?
— О, она смирилась, — сказала Эддис. — Все дочери уходят от матерей рано или поздно.
— Кроме того, она сошла с ума и бродила по пещерам в горе, бесконечно призывая свою дочь, так что шахтеры иногда слышат и ее тоже, — добавил Евгенидис, не открывая глаз.
— Существует множество версий этой легенды, — признала Эддис.
— Удивительно, как много смысла может быть вложено в такую простую сказку, — сказал халдей.
Он привык иметь дело с сухим языком научных терминов, не понимая, какое влияние может оказать на аудиторию голос рассказчика и выразительная интонация. Он уже слышал, как рассказывает легенды Евгенидис, но не понимал, содержала ли история Вора нечто большее, чем личные аберрации.
— Ну, давайте, — сказал Евгенидис с улыбкой, по-прежнему не открывая глаз. — Скажите моей царице, что она исковеркала древние мифы, созданные гениальным поэтом тысячи лет назад.
— Я бы не посмел, — ответил халдей, качая головой.
— Конечно, разве эти истории не рассказывают повсюду? — спросила царица. — Вы, наверное, слышали их от матери, когда были ребенком.
Халдей покачал головой. Евгенидис подтолкнул царицу. Он знал, что халдея вырастили чужие люди, когда вся его семья погибла от чумы. Его очень молодым по его же собственному желанию отвезли учиться в город, и когда он получил достаточно знаний, чтобы зарабатывать себе на жизнь, он пошел служить солдатом. Вероятно, в дни молодости у него не оставалось времени для сказок.
После недолгого молчания царица спросила:
— Чем вы займетесь во время вашего пребывания в Эддисе?
— Может быть, постараюсь собрать побольше историй, — с улыбкой предположил халдей.
— А что насчет вашей «Истории вторжения»? — спросил Евгенидис.
— Так как большая часть материалов осталась в Сунисе, мне придется сократить работу над ней, — ответил халдей, хмуро глядя на него.
— Я могу украсть ее для вас, — предложил Евгенидис.
— Нет! — дружно сказали халдей с царицей.
Евгенидис снова улыбнулся, довольный, что они оба беспокоятся о нем.
— Лучше я перепишу ее заново, — сказал халдей.
— Вы можете работать в библиотеке, — милостиво предложила царица.
Евгенидис открыл глаза и уселся.
— Что? В моей библиотеке? Он будет путаться у меня под ногами каждый день?
— Это моя библиотека, — напомнила царица своему Вору.
— Ты сам виноват, — указал халдей, довольный сменой ролей.
— Ах, — сказал Евгенилис, упал на спину и закрыл лицо рукой.
Эддис улыбнулась, радуясь, что его плохое настроение на некоторое время развеялось.
— Ваше Величество? — Секретарь архива, стоя в дверном проеме, ждал, когда Аттолия разрешит ему войти.
Она уединилась для ужина и наслаждалась им в одиночку, будучи слишком занята, чтобы поесть в течение дня. Мидийский посол попытался присоединиться к ней, но она остудила его пыл и отослала в банкетный зал, ссылаясь на недомогание, которое позволяет ей есть только бульон и хлеб.