Царица лукоморская
Шрифт:
– Что она, собственно, и сделала!.. А ведь как утро замечательно начиналось: небосвод лазурный, розовым да золотым расцветал, деревья листьями шелестели, новому дню радуясь… – посетовал он, сожалея о том, что нарушен ритуал, каким каждое утро на протяжении бесконечного времени начиналось.
Этим утром Сварог, как обычно, вышел на ветвь широкую, потянулся, полную грудь воздуха набрал, руки в стороны раскинул, и воскликнул:
– Эх, да как же хорошо!
Прислушался: будто колокольчики хрустальные звенят. Улыбнулся: роса хрустальная с лепестков да листьев падает, пчёл поит да прочую насекомую мелочь. Вон, пчёлки как дружно жужжат, нектар собирают райский. Потом из него амброзию сделают, ибо по другому мёд,
– Гляди–ка, распелись пичуги, – улыбнулся райский управитель, – репетицию натуральную устроили, будто к какому празднику готовятся!
– Какой праздник, Сварог? – Раздался из родового дупла голос Лады, супруги его, и хоть нежен был её голос, а на птичье щебетание походил мало. Даже совсем не походил, ибо проскальзывали в нём острые ироничные ноты. Сварог поморщился и решил не отвечать, дабы не портить себе настроение. «Может, пронесёт? – подумал он. Забудет, о чём речь начала, да и завтракать позовёт?» – но проще было быка бегущего с пути своротить, чем супругу его с выбранной для разговора темы переключить. Голос Лады стал едким, насмешливым:
– Сурицу лакать без меры до скотского состояния не позволю, а потому никаких праздников не предвидится, так что песни петь не с чего, можешь и не начинать!
– А хоть и не предвидится, а всё равно хорошо! – Ответил Сварог, направляясь к трону. Сел, жезл деревянный в руки взял, вокруг посмотрел – всё ли в порядке?
Тишина в Ирие, покой и порядок! Цветы глаз радуют, многоцветием удивляют, холмы травой поросли – ровной, будто по заказу, травинка к травинке. Опять–таки, река пейзажу оригинальность придаёт, плещется молочко белыми волнами, а над волнами парок вьётся, кучерявится, в облачка сбивается. А уж берега кисельные до чего хороши – глаз не оторвать! Вот уж где для взгляда радость: и клубнично–розовый киселёк, и фиолетово–смородинный, и черёмуховый, почти что чёрный. А ещё вкрапления ежевичного, малинового, черничного, брусничного… Ах, да, ещё калиновый киселёк и голубичный! Такое удивительное сочетание, такие восхитительные переливы цвета! Когда в землях поднебесных дождик пройдёт, небесная твердь прозрачной становится, и свет так дивно преломляется, что переливы кисельные на землю отсветами падают. Люди те переливы радугой называют, и верят, что по ним можно до самого сада райского дойти. Ну, людишки – оне в большинстве своём безграмотные, ибо не вразумеют, что их тяжёлую поступь, да головы, земными делами забитые, никакая радуга не выдержит. А вот души да, души лёгкие, от земных забот и прочих материальных ценностей освобождённые, они хоть по радуге, а хоть и своим ходом на небеса поднимутся, и будут до нового рождения здесь средь цветов отдыхать, яркими красками да райской благодатью напитываться! И когда покой снизойдёт абсолютный, снова в поднебесную отправятся, другую жизнь проживать. А Ирий будет им во снах сниться, а сны те тоску необъяснимую вызывать, ибо память о райских кущах в душах сохраняется, пусть даже слабая. То запах цветов о них напомнит, то пение птиц, а то и радуга, как вот сегодня. И заноет душа людская, заплачет, потянется к счастью полюбоваться вновь красотами и порадоваться!
Что и говорить, красота в Ирие неописуемая словами, вечное лето и непреходящая благодать!
Сварог посочувствовал людям в их обделённости, но не сильно – планида у них такая, и ничего тут не поделаешь. Не всем повезло у начала времён богами родиться. Он улыбнулся, подлокотник трона ладонью погладил – надо же, тёплый-тёплый… Соки мирового дерева, дуба солнечного в троне так и кипят. Тепло от руки к сердцу идёт, кровь горячит, тело согревает! Вот специально для него – Сварога – отец Род на мировом древе трон вырастил, для лучшего управления и процветания Ирия. Знал старик, что делал: организовал для наследника рабочее место так, чтобы у того неиссякаемый ресурс силы всегда в пределах досягаемости был, тыл берёг.
– Что–то я не к добру себя наследником назвал, – холодея, пробормотал райский управитель, и снова вверх голову поднял, на родительское облако посмотрел:
– Живи отец мой, Род–батюшка, здравствуй и процветай! И мы с тобой здравствовать будем! И в Ирие, пока ты доволен, тишь да благостность соблюдётся, – старец откинулся на спинку трона, плечами поелозил о резной орнамент, и снова порадовался: хороший стулец, и спину почесать удобно, когда зуд донимает!
– Мыться чаще надо, – донеслось из родового дупла. – Сидишь, ароматами наслаждаешься, а от самого, как от козла душного за версту вонью несёт!
– Да что ж ты, Ладушка, мысли читать никак выучилась? – Удивился райский управитель.
– Нет, это ты из ума выжил, сам с собой разговариваешь, и не замечаешь, а мне поневоле твои сентиментальности выслушивать приходится, а уши не резиновые поди! Иди, муж дорогой, к источнику минеральному, сам помойся и рубаху постирай.
Сварог руку поднял, понюхал подмышку:
– Да чего это душной? Да ничего не душной! Ладушка, дык я ж в прошлом веке мылся! – заоправдывался Сварог. – И ничего я не перебиваю, вот, к примеру, ароматы вкусные из дупла доносятся, чую, оладушки печёшь. А скоро ль завтракать будем?
– А ты в прошлом веке завтракал, когда мылся – в аккурат в тот день! – отрезала Лада, наконец, оторвавшись от своих сковородок. Она вышла на ветвь дуба солнечного и замерла на минуту, жмурясь на ярком солнышке. Сварог залюбовался женой – красавица! Глаз отвести невозможно: лицо белое, брови собольи, румянец щёки расцвечивает, что яблочко наливное играет. Шея лебединая, плечи покатые – коромысла на таких плечах не унести, сползёт. А уж нити жемчужные, что в вырез рубахи струятся, в аккурат в ложбинку меж крепких грудей, так и вовсе взгляд намертво притягивают! Радостнее только в глаза Лады-лебеди смотреть – бездонные, синие-синие…
– Ну и чего вылупился? Взгляд-то из сарафана подними! – Нахмурилась супруга. Сварог спохватился: о глазах-то подумать успел, а вот посмотреть в них да заметить, как жена хмурится, не успел.
– Да я… это… всё про оладушки думаю, – вздохнул он, не понимая, чем вызвал недовольство супруги, почему в немилость впал? – Ты не зря же всё утро от печи не отходишь, посудой гремишь? Всё жду, когда же будет чего поесть!
– Будет поесть, да не про твою честь! – отрезала жена. – И потом, сегодня я не собираюсь вовсе тебя кормить, потому как я сегодня гостям пир собирать нацелилась.
– Это каким таким гостям? Я никого не жду, и не приглашал вовсе, – удивился Сварог. Нахмурился, губами зашевелил, перебирая в памяти события вчерашние да позавчерашние. – Нет, Ладушка, обманываешься ты, и вести о гостях не верные, а самые что ни на есть обманчивые. Пир – дело доброе, так почему б добром семейство не порадовать?
– Семейство во главе с тобой перетопчется, а вот перед гостями в грязь лицом ударить стыдно.
– Да нет никаких гостей! И не будет – ни с утра, ни в обед, ни к ночи не пожалуют!
– Да?.. – Лада свысока глянула на мужа и, усмехнувшись, сказала:
– А я вот намедни во сне видала, будто ты и дети твои с корзинами по Ирию бродите, яйца собираете. И под каждым кусточком, на каждом деревце их находите. А яйца к гостям снятся, значит, кто ни попадя явится. Вот только продолжение у сна такое препоганое оказалось, что и озвучивать не хочется.
– Ладушка, лебедь моя белая, озвучь, будь добрая, – Сварог всполошился, приобнял Ладу и, заискивающе заглянув ей в глаза, попросил: