Царица лукоморская
Шрифт:
– Так ты, царь, в прошлый раз заставил меня в хижине гадать, и в кринку с молоком камень залетел. По всем приметам, девица должна быть, коров доить дюже мастерица!
– Ты сам у меня коров доить отправишься за такие речи! – Вскипел царь, вытаскивая волхва из колодца. – На исправительных работах годик–другой вымя подёргаешь, глядишь, правильно гадать научишься. Давай, перегадывай!
– Не буду!
– Будешь!
– Не буду!!!
– Ах ты!!! – И царь, ухватив волхва за ухо, поволок его к голой площадке перед хижиной – ровной, чисто выметенной.
– Ухо… ухо другое возьми… – заскулил волхв, – это уже было на той неделе…
– Ну что, будешь перегадывать? – Вавила пихнул щуплого служителя богов животом, сунул ему в руку белый камешек, и грозно сдвинул
– А у меня другой выбор имеется? – Зло зыркнув на царя, Яросвет опустил белый камень в мешочек, к остальным. Посмотрел на землю, потряс головой. – А где предметы? Куда камням катиться то?
– А вот, – и Вавила растопырил пальцы, бросая на землю символы мужества: лук со стрелами, меч и коня. – Сейчас на красный камешек загадаю. Кидай!
Волхв дрожащей рукой достал камешки и бросил на землю. Красный камень покатился по кругу, казалось, к деревянному мечу. Царь, затаив дыхание, приготовился узнать результат гадания, но камешек прокатился дальше, к деревянной лошадке.
– Вот царь, будет у тебя сын, лихой наездник и любая лошадь ему подвластна будет, – на одном дыхании протараторил волхв, сгрёб камни и, подхватив в руки полы длинного одеяния, пустился бежать, сверкая голыми ягодицами в прожженную дыру.
– Яросвет, а ведь жена моя, царица Кызыма, полу женского, а её тоже любой жеребец без слов слушается, и на любом коне она скачет, и наезднику любому… А вдруг… Ах, да зачем же я коня–то не убрал? Надо было только меч оставить, чтоб уж гадание на сто процентов верное было!
Посмотрел царь по сторонам, но Яросвета уж и след простыл. Делать нечего, пришлось восвояси возвращаться. Идёт Вавила домой, сам с собой спор ведёт, решить пытается, что гадание означает.
– С одной стороны вроде парень на коне лихой наездник, так ведь ежели девка родится, да с такой матерью, как Кызыма, она уж точно по лесам да полям гонять на горячем скакуне будет… А ежели первый вариант взять, когда белый камень в горшок со щами упал – так ведь волхв сам щи варил, а он мужеского полу, значит, сын народится…. Вот поди тут, разбери, где она – правда? И ведь к богам обращался, а они однозначного ответа так ни разу и не дали!!!
– Ну что, Вавила, сходил? Кого нам волхв напророчил?
Царь–батюшка вздрогнул, по сторонам посмотрел, хмыкнул: надо ж, так впечатлился, что и не заметил, как до своего терема добрался. Уж и ногу занёс, чтоб на крыльцо взойти.
– Не наступи, ненароком. Али не то нагадал волхв, ибо мнится мне, что расстроенный ты шибко?
Вавила вниз глянул, а на крыльце Домовик сидит, да не один. Из хрустального дворца к нему собрат наведался, тоже домовой, только по причине большого участка работ его Дворцовым звали. А третьим в компании Овинник, но даже для своей породы шибко уж махонький. Овинника этого Вавила не знал, видно издалека прибыл родственников попроведать. Росту с вершок, плешивенький, щупленький, но одет справно, даже богато: рубашонка на нём шёлковая, порты бархатные, пояс золотом шит. Перед гостем миска стоит, полная овощей. Овинник царю кивнул, а поздороваться не вышло – рот пищей набит. Удивился царь столь большому аппетиту этого маленького существа. Встал столбом и, открыв рот, смотрит, как редька с редиской, и прочие овощи, у Овинника во рту исчезают. Гость есть, торопится. Когда корешок хрена сгрыз, да не просто так, а с чесночком вприкуску, царь не выдержал, спросил:
– А скажи–ка мне, Овинник, пошто ты такой модный, одетый прям хоть в цари тебя, и при этом такой голодный? Неужто хозяева тебе одёжу едва ль не царскую справили, а накормить забыли? И где ж ты служишь, что редьку с хреном аки блюда райские трескаешь? Вот смотрю я на тебя, и мнится мне, что наша редька слаще, чем киселёк в садах небесных?
– Да там и служит, – ответил за гостя Домовик, – в самом что ни на есть Ирие. Скотником. А что хрен с редькой трескает да репой закусывает, так отчего б не потрескать, ибо для него это блюда деликатесные.
– Вот как? А я думал, в Ирие молочные реки текут, – недоверчиво хмыкнул Вавила, – да промеж кисельных бережков, а у бережков тех сливочки пенятся…
– Текут, – кивнул Овинник, поглаживая вздувшийся животик. Глазами он ещё б съел, да в животе места не осталось. Вздохнул он с сожалением, мисочку подальше отодвинул и подумал, что надо бы попросить родственника гостинец собрать, да побольше – чтобы в Ирие, как в очередной раз кисель сладкий в горле комом встанет, можно было себя остреньким побаловать. И ещё отметил, что приспроситься бы надо, не осталось ли с прошлогодних запасов капустки квашеной да огурчиков солёных. А ещё бы краше было, ежели б грибов бочонок удалось бы выпросить – вот уж пир был бы и для тела, и для измученной сладостями да молочными продуктами души. Вздохнул он тяжело и продолжил речь:
– Река молочная, берега кисельные. И киселей этих на любой вкус, каких токма нету. Ежевичные, черничные, малиновые, крыжовенные, да ещё всякие разные. Даже гороховый кисель в наличии имеется. Вот у меня, когда от сладости скулы сводит, я гороховым только и спасаюсь. А так бы давно ноги протянул. Хорошо, иногда выходные случаются, так отъедаюсь в гостях, всё больше на овощи налегаю.
– Вон оно как, – усмехнулся Вавила. – Я–то думал что вкус у того киселя натуральная амброзия!
– Да хоть бы и амброзия, а всё одно надоедает, ибо приедается, – резонно заметил Домовик.– Амброзия – она когда в праздник раз в году подаётся, тогда дюже вкусна, язык проглотишь, а когда каждый день да по три раза, а то все пять её употребляешь, так она из амброзии в обыденную еду превращается.
– Едак, едак, – кивнул Овинник. – Лучше б я в загон саамских оленеводов устроился. Жил бы себе в Лапландии, рыбку б трескал и в ус б не дул.
– Да ить у саамов усов–то нет! – Дворцовый хлопнул ладошками по коленкам, а Домовик хохотнул:
– Зато рыбы воз и маленька тележка, ибо места рыбные знают!
– Ага, а за редькой да репкой с морковкой в редкие отпуска ко мне б в гости отлучался, ибо рыба не хуже киселя надоесть может. Особливо, ежели её сырую трескать, как то саамы делают.
– Вот-вот! И я о том говорю, что у саамских людей нет никаких понятий о правилах санитарных, и рыбку ту они сырую лопают, что для организьмы сплошное вредительство! – Воскликнул Дворцовый. – От ить ты, брат Овинник, умный, в самом Ирие тебе боги место рабочее определили, а всё едино дурак!!!
Домовые испокон века дружно жили, за своих горой стояли, связи родственные чтили и помогали друг другу всем, чем возможно. Хотя и в их дружной семье не обошлось без оригинала: чудным слыл Дворцовый. Не было в нём ничего от степенности и рассудительности, какими домашние хозяева славятся. Дёрганый, заполошный, суетливый – шимела, да и только! И одет странно, совсем не по чину. Домовому – ему как? Ему рубаха положена с пояском и порты, на ногах лапти, либо босиком. А у этого вместо лаптей ботинки из синей материи, на мягкой белой подошве, чтоб бегать удобнее было: Дворцовый, он же не ходил, он носился по хрустальному замку, будто его в неудобное место петух клюнул! Как он при этом умудрялся не падать – непонятно, а только шнурки на тряпичных ботинках всегда развязаны были. Порты тоже синие на нём, по швам жёлтой ниткой простроченные, а рубаха в клетку, на пуговицах. Вот зачем, спрашивается, пуговки нужны? Если то одна оторвана, то другая на ниточке висит, вслед за товарками потеряться готовится? Аккуратности никакой, порядку и того меньше, и кто ж его домовым–то назначил? Видно, оттого в замке хрустальном оказался, что других желающих в холодном доме жить не сыскалось, да и Кощей, пока не умер, а после снова не воскрес, как домовладелец не в чести у домовых слыл. Лютовал шибко, да порядка у него никакого – всё, что не так лежало, во дворец тащил. Столько хламу было, что порой залы просторные свалку напоминали, а то и помойку, только красиво оформленную – хрусталём. Один Дворцовый прижился – и с Кащеем общий язык нашёл, и порядок навёл, не смотря на все протесты супостата. Даже того больше: и лукоморские богатыри, и хызрырские батыры с Кощеем бились-бились, да всё безрезультатно, а дёрганый домовой извёл Кощея в секунду, пусть не специально, но всё же, всё же…