Царица Савская

Ли Тоска

Я не позволяла себе думать о Макаре в течение дня. Но по ночам Шара, подруга моего детства, держала меня за плечи, а слезы лились из моих глаз, как дождевая вода с северной дамбы. Я прижимала к груди алебастровую вазу с его прахом. Прах нужно было выпить с вином, чтобы утишить горе и боль, но я не могла заставить себя это сделать, а вино в любом кубке слишком сильно напоминало мне кровь жертвы.

И ничуть не помогало то, что постаревшие глаза Макара смотрели на меня из-за тонких век его отца, Салбана, всякий раз, когда собирался совет. Я едва осмеливалась

встречаться с ним взглядом, когда он говорил. Еще хуже стало, когда мои советники начали обсуждать выгоды последнего предложения брака и подняли вопрос о наследнике.

— Я едва воссела на этот трон, — сказала я им однажды. — Неужто вы так спешите избавить меня от него, что уже готовитесь к моей смерти?

— Ни в коем случае, моя повелительница. — Толстый Абамариз Авсана склонил голову. — Да продлится твое царствование сотню лет.

— И все же, — тихо сказав Салбан, изумив меня. До сих пор он милосердно хранил молчание по поводу главной темы дня. — Вы уже однажды рассматривали союз с другим кланом. Отчего не подумать об этом снова?

Мои пальцы заледенели.

О своем прежнем намеренье стать женой Макара я не говорила ни с кем, кроме него самого.

— Полагаю… вы имеете в виду мою краткую помолвку в те времена, когда я была еще ребенком, — осторожно начала я. Называть имя Садика я не хотела.

Он склонил голову — но слишком поздно. Вопрос, решенный в ночь накануне смерти Макара, вновь ожил в моем сердце.

— Алмаках возвел меня на этот трон, а я назначила вас своими советниками, — сказала я, многозначительно обводя взглядом собравшихся мужчин. — Алмаках откроет и будущее. А пока что у нас есть куда более срочные и важные вопросы.

В то лето, как только соки потекли в деревьях на склонах гор и сборщики благовоний отправились делать надрезы на тонкой коре, я приняла юных женщин из благородных семейств Сабы и Авсана, чтобы они прислуживали в моих покоях, и мужчин, чтобы смотрели за конюшнями, жрецов и жриц всего пантеона богов, чтобы те служили в моем дворце.

Я делала все, что нужно, едва осознавая, который час на дворе, и отсчитывая месяцы лишь по убыванию и возрастанию луны, глядя на нее бессонными ночами в окно комнаты.

В ту осень, когда слезы белой смолы были собраны с благовонных деревьев и дожди возвратились снова, горе наконец прекратило свои еженощные визиты. Вместо него остались обязанности. Я редко спала, а когда засыпала, мне снились лишь поле боя и жертвенный козленок на поляне. Порой мне казалось, что, просыпаясь, я слышу, как плачут души погибших в завывании ветра, попавшего в каменные пасти львов под дворцовыми карнизами. Вся в поту, я шла к своему столику и сидела над прошениями и жалобами, поданными на мое рассмотрение, и храмовыми десятинами, собранными для общественных работ.

— Моя царица, — говорила Шара, поднимаясь над шелковыми подушками кровати, на которой спала рядом со мной. — Почему бы вам не отдохнуть? Те записи ничуть не изменятся до завтра.

— Скоро, — отвечала я ей каждую ночь.

Чего я не могла ей сказать, так что того, что

не осмеливаюсь отдохнуть. Что царствование, свинцовым плащом давящее мне на плечи, досталось мне очень большой ценой и я должна мудро распорядиться властью, которую так ненавидела. Хуже того, слова Салбана вызвали к жизни колючий вопрос о намереньях Макара, давно забытый и похороненный, как мне казалось. Тысячу раз я почти решала послать за его отцом и потребовать ответа на вопросы, задать которые мне запрещала гордость. Это была загадка без ответа: никакое подтверждение его двуличия не могло поколебать моей уверенности в его любви, и никакое отрицание не подарило бы мира моему сердцу.

И ни то ни другое не обладало властью вернуть его мне.

Лишь одно я знала наверняка: я стала царицей. И я не представляла, что еще делать, кроме как работать дни напролет или сойти с ума.

— Моя царица, — сказал Вахабил однажды ранним вечером, когда я встретилась со своим тайным советом. Я изумленно вскинулась и лишь затем поняла, что задремала, сидя в своем кресле.

— Простите, — сказала я. — Прошу продолжать.

— Мы несколько часов утомляли ваше внимание. Возможно, стоит сделать перерыв, — сказал он, кивая на сидевшего в углу писца. Справа и слева от меня советники начали подниматься.

— Нет, — резко ответила я. И затем: — Советник Абйада недавно женился. Давайте закончим с нашими делами и отпустим его к молодой жене, куда, без сомнения, давно устремлены его мысли.

Тихий смех за столом.

— Ах, — сказал Абйада, покачав седеющей головой. — Это правда. И все же я уже не молод, а она страстно желает зачать дитя. Прошу вас, задержите меня, чтобы я успел собраться с остатками сил.

Я улыбнулась, но сказала:

— Мы продолжим.

Сидящие чуть дальше Ниман и Кхалкхариб обменялись взглядами. Ята изучал свои сложенные руки.

— Итак? — спросила я.

Вахабил медленно поднялся со своего места в дальнем конце стола, обошел его и склонился ко мне, заслонив от меня остальных.

— Царица, — тихо сказал он, опустив унизанную кольцами руку на полированную гладь стола. — Вы вымотали себя.

— Чепуха, — ответила я. — У меня всего лишь нет тех преимуществ, которые дает вам и Яте столь излюбленный вами хороший кат.

Вежливые смешки остальных. Но Вахабил выпрямился и покачал головой.

— Мы волнуемся за ваше величество. Вы себя изматываете. Слуги говорят, что вы подолгу не спите, отказываетесь почти от всей приносимой для вас пищи…

— Советник, мне прислуживают женщины. И я не сомневаюсь, что ваши матери и жены точно так же говорят про вас самих. Их не интересует разделение земель и состояние дамбы или южных каналов, им неинтересен обмен немалого количества мирры на египетских лошадей…

— И все же это очевидно даже нам. Царица, если какая-то тягость заставляет вас отказаться от пищи и сна, молю вас, позвольте послать за врачом.

Все сидевшие за столом смолкли, и я буквально ощутила на себе тяжесть их взглядов.