Царица Сладострастия
Шрифт:
Господин ди Верруа возвратился домой вместе со мной и побранил меня, не очень строго, правда, но побранил. Он считал, что я придаю слишком большое значение тому, в чем нет ничего особенного, сама внушаю принцу мысль о своих подозрениях и страхе перед ним, и тот может этим воспользоваться.
— Впрочем, — добавил он, — я поговорю об этом с матушкой.
— Ради Бога, сударь, не говорите с ней! Я боюсь этого больше всего и именно поэтому не рассказывала вам раньше о своих опасениях. Я имела удовольствие узнать вашу досточтимую мать, она все повернет против меня.
Граф чуть ли не клятвенно обещал мне молчать, но я была уверена, что он не сдержит слова; предвидя то, что должно было произойти, я не спала всю ночь й на другой же день поняла, что не ошиблась.
Вернувшись
Она стояла, высоко подняв голову, а в ее сверкающих глазах сквозила насмешка, на губах играла слащавая улыбка, за которой обычно скрывалась ярость и злоба.
— Что я узнаю, сударыня? — сказала она. — Оказывается, ваше дурное настроение вчера было вызвано какими-то несуразными фантазиями! Вы почему-то решили, что герцог Савойский, супруг совершеннейшей из принцесс, не нашел ничего лучшего, как вздыхать по вашим прелестям! Он, видите ли, устраивает эти празднества в вашу честь! И именно вы сумели изменить его вкусы, привычки, мысли! Как же мы об этом не догадались? И как это вам одной удалось понять причину великой перемены? Я слишком люблю вас, чтобы приказывать, и потому советую забыть все эти глупости и, главное, никому не рассказывать о них. Вас поднимут на смех, что, в конце концов, вам позволительно, но вы опозорите свое имя и дом мужа, нанесете урон его и нашему общему благополучию, а этого я вам не прощу. Поэтому я требую, чтобы вы вернулись к здравому смыслу, к исполнению своего долга, не домогались этой нелепой исключительности и выполняли обязанности, возложенные на вас вашим положением в обществе.
Я возмутилась и хотела дать ответ, но не успела, так как свекровь вышла.
Следует добавить: если бы герцог Савойский был свидетелем этой сцены, если бы я могла в тот самый миг приблизиться к нему, то, наверное, сделала бы все, чтобы доказать, насколько мои фантазии не были несуразными, и что не только мои, но и другие глаза способны видеть то же самое.
К счастью, у меня было время подумать, и я, напротив, решила своим поведением, своей сдержанностью доказать, что, если я и ошибалась, то, по крайней мере, в этом с моей стороны совсем не было ни предубеждения, ни злой воли.
Господин ди Верруа больше не возвращался к этой щекотливой теме; я без возражений присутствовала на трех праздниках, устроенных его высочеством, и все на них происходило так же, как в первый раз.
Мне уже начинало казаться, что герцог Савойский обратил свои взоры в другую сторону, хотя это ни в чем не проявлялось, но он, по крайней мере, перестал преследовать меня. Но вот был объявлен четвертый праздник — с каруселью и множеством других великолепных представлений. Я готовилась к нему, ничего не опасаясь, однако именно этому празднику суждено было сыграть очень важную роль в моей жизни.
VI
Об этом новом празднике на улицах Турина возвестили трубы и герольды. Его высочество решил устроить нечто вроде рыцарского турнира с конными состязаниями и боями на притуплённых копьях, как это бывало на каруселях Людовика XIV в годы его молодости, с участием четверок верховых в костюмах различных народов. Герцог, неизвестно почему, выбрал наряд цыгана. Также надлежало поступить всем, кто входил в его четверку, которая должна была выглядеть великолепно. Виктор Амедей лично назначил графа ди Верруа руководителем одной из четверок. Дамам было также приказано выбрать характерные туалеты; им предложили собраться в группы по нескольку человек и изображать исторических и литературных персонажей. Герцогиня выбрала костюм одной из героинь прекрасной поэмы Тассо с чисто итальянским сюжетом и выразила пожелание, чтобы я приготовила аналогичный наряд. Так она стала Клориндой и настояла на том, чтобы я представляла Армиду.
Когда герцог Савойский узнал об этом, он спросил, не сражался ли странствующий рыцарь Ринальдо с турками в Богемии, а г-жа ди Пеция подтвердила, что именно так все и происходило. Никто, кроме меня, не обратил на это внимания. Но я замечала все.
Армида была своего рода колдуньей, язычницей, соблазнявшей христиан и любой ценой добивавшейся, чтобы они были прокляты. Она использовала для этого разные зелья и чары; Армида обладала неувядающей красотой и вечной молодостью и имела в своем подчинении демонов ада. Для такой героини нужен был великолепный восточный наряд. Свекровь одолжила мне свои драгоценные камни, к ним я добавила свои украшения — драгоценности двух моих старых тетушек, владевших подлинными сокровищами, так что в том костюме я в полном смысле сверкала. Мое длинное, открытое спереди платье было сшито из переливающейся золотом и серебром ткани и снизу доверху украшено рубиновыми розами с изумрудными листьями. Оно было таким тяжелым, что требовалось не менее трех человек, чтобы поддерживать его. А в моем распоряжении был только малыш Мишон, коротко остриженный, с лицом, покрашенным в черный цвет, и одетый в турецкий костюм, — другими словами, на нем были короткие шаровары, ожерелья и брыжи, как это можно увидеть на венецианских полотнах. Весь двор обратил внимание на его икры. Странно было то, что он не рос и по-прежнему выглядел как семилетний ребенок, хотя ему уже было двенадцать. В дальнейшем вы узнаете, почему я обращаю на это ваше внимание.
Мое платье имело сбоку разрез, как у охотниц, что позволяло видеть стройную ногу и стопу, обутую в античный котурн, который был расшит бесчисленными камнями. На мне был жакет из серебристой ткани, украшенный маленькими талисманами из инкрустированных золотом голубых камней, которые, по-моему, называют бирюзой. Турция очень богата такими камнями. Прическа у меня была также необыкновенной. Волосы локонами ниспадали на плечи и до середины были стянуты усыпанной бриллиантами сеткой, на голове была диадема из редчайших камней с темно-красным рубином, достойным королевы. В центре диадемы помещалась сова изумительной ювелирной работы: перья колдовской птицы были сделаны из разноцветных камней, а глаза — из рубинов фиолетового оттенка. До сих пор я храню эту диадему, украшенную, помимо прочего, и настоящими перьями, которые торчали из нее так, чтобы показать всем, какое дикое существо эта Армида; все остальное — мои уши, руки, шея — просто переливалось от блеска камней. Мой пояс целиком был расшит ими. Когда я появилась на помосте, мне стали рукоплескать. Если не считать наряда герцогини Савойской, мой костюм оказался самым красивым на маскараде и очень шел мне. Пожалуй, он был даже самым лучшим. Дамы просто умирали от досады и зависти.
Герцог во главе своих цыган выехал на арену верхом; попона и сбруя его великолепного белого коня сияла золотом, серебром и бриллиантами. В свете солнца одежда принца также слепила глаза. Я поняла тайный смысл его маскарадного костюма, увидев на груди принца коробочку, точную копию той, что подарил мне венецианский колдун, только она была чуть побольше и несла на себе надпись:
«Охраняю от всего».
Этот амулет был самым красивым украшением костюма, который и сам по себе поражал роскошью. Все придворные заметили коробочку и решили, что здесь скрывается какая-то тайна: у них ведь тонкое чутье, они издалека все угадывают. Проезжая мимо нас, Виктор Амедей опустил копье, приветствуя принцесс и придворных дам. И тогда мы увидели буквы, вышитые на его знамени. Придворным сфинксам, прочитавшим это слово, было над чем поломать голову:
«Незнакомке!»
Затем мы разглядели круговую надпись на изображении часов:
«Спокойны внешне, взволнованы внутри».
Герцогиня Савойская обернулась ко мне — я стояла за ее креслом — и очень тихо произнесла:
— Графинюшка, надо сегодня же вечером найти ту незнакомку, ради которой герцог жертвует мною.
Она произнесла эту фразу таким тоном, что мне стало ясно: герцогиня не очень рассержена. У меня же больше не осталось сомнений: амулет был безмолвным признанием, которое я обязана была заметить и пренебрегать которым впредь было уже невозможно.