Царица Теней: возвращение Персефоны
Шрифт:
– Ничего, я подожду, – сказала она.
Аид повернулся к двери, но не вошёл и снова обратился к ней. Его тревожило предчувствие, причины которого он не находил.
– Жемчужина, которую я дал тебе…
Сердце Ланы ёкнуло, и она едва устояла на ногах, прежде чем он закончил фразу.
– … Амфитрита передала. Оставь у себя.
Лана чуть было не выдохнула с облегчением, но вовремя спохватилась и сдержанно кивнула. Аид улыбнулся ей и прошёл через двери, сразу оказываясь в тронном зале. Об устройстве дворца Гелиоса слагали легенды: говорили, что те, кто желает навестить его, минуя парадный вход, попадут только туда, где захочет принять
«Аид? Что он здесь делает?» – послышался голос Селены, а затем они оба, и Гелиос и Селена, появились из-за колонны. На трон не сели, остались внизу, лицом к гостю.
– Аид. Признаться, визит весьма неожиданный, – сказал Гелиос, и голос его гулко разнёсся в стенах дворца, – и вместе с тем предопределённый.
Селена скромно улыбнулась. Темноволосая, она отличалась от мужа как ночь от дня, и так же удивительно гармонировала с ним.
– Мне пора.
Гелиос отвлёкся и кивнул ей.
– Пусть алмазами звёзд ляжет твой путь… – он проводил Селену взглядом и снова посмотрел на Аида. – Итак, чем обязан такой чести, Владыка Теней?
– Я полагаю, Гелиос будет следовать правилам гостеприимства?
Гелиос холодно улыбнулся.
– Разумеется. Ты и твоя… спутница здесь в безопасности. Как бы то ни было, я не собирался сообщать Зевсу о том, с кем и когда встречаюсь. В чём дело? Должна быть веская причина, чтобы явиться ко мне.
Аид медленно поднял взгляд.
– Зевс и есть причина. Никто не желает новой войны, но, уверяю, она начнётся, если Зевс не перестанет думать, что я желаю занять его трон.
Гелиос очень долго серьёзно смотрел на Аида, затем рассмеялся.
– Детские игры трёх верховных богов! Только вам могло прийти в голову, что царю недостаточно одного царства. Кто мало-мальски разбирается в правлении и выполняет свой долг с честью, знает, как тяжело править одним царством, и какая ответственность приходит, если их два и больше.
– Я это понимаю, – спокойно ответил Аид, нисколько не проявив ответного чувства радости.
– Вот именно, понимаешь. С чего же ты решил напомнить, что у тебя нет никаких амбиций насчёт Олимпа? Мне это хорошо известно. А знаешь ли ты, скольким ещё богам известно то же самое?
Аид не ответил, и Гелиос, погладив подбородок, продолжил.
– Не знаешь, конечно. И Зевс не знает, потому и не может отступиться от правил, не может не проучить брата, начавшего войну.
– Мнение богов меня не интересует, – сказал Аид. – После памятного события Зевс решил, что я предал его, начав войну, но нас столкнули намеренно. Я хочу донести это до него.
Гелиос прикрыл глаза.
– Никто лучше не справится с решением твоих проблем, чем ты сам. На всё есть свои причины, а поступки и вещи неизменно связаны общей канвой мироздания. Я знаю, что тебе не нужен трон Олимпа, ты уже царь трёх миров. Все пути ведут в твоё царство, всё рано или поздно заканчивается в твоих чертогах. И трон Зевса, и трон Посейдона – ничто, а ты царь, у которого есть будущее, пока существует Космос. Скажи мне правду, – Гелиос заложил руки за спину и склонился вперёд, – если бы ты хотел трон Олимпа, неужели не смог бы взять его?
– Мысли Владыки Гелиоса схожи с моими, – согласно кивнул Аид, – и я надеюсь, что он сможет обсудить это с Зевсом в ближайшее время.
– Не послушает, – перебил Гелиос. – Я вам не отец и не наставник. Мой удел – солнце, я не могу и не должен вмешиваться во внешние дела. Особенно в твои. Однажды я заслонил взор Персефоны, надеясь спасти тебя от гнева Деметры, но сам получил сполна… гнев Деметры был страшен, а Персефона всё равно влюбилась в тебя. Есть вещи, о которых я могу не знать, и есть вещи, которым не в силах помешать. Ты, в общем-то, тоже, – он вдруг осмотрелся, словно был вором в своём собственном доме, и поставил божественную защиту.
Аид удивился, но промолчал, ожидая продолжения разговора. Гелиос взмахнул рукой и из солнечной вспышки извлёк радужный аметист.
– На самом деле, я ждал тебя. Она просила передать, что скоро ты всё узнаешь, нити судьбы ведут тебя к этому, и ты встретишь её.
Рука Аида дрогнула, когда ему в ладонь упал сколотый переливающийся аметист.
– Она жива? – прошептал он и взволнованно сглотнул. – Она в порядке?
Гелиос медленно прикрыл глаза.
– В порядке и, очевидно, жива, раз планета ещё процветает. Вы скоро встретитесь, и ты узнаешь всё…
– А Рея?
Гелиос прерывисто вздохнул, он будто надеялся, что ему не придётся отвечать, но вопрос был задан.
– Не знаю. Полагаю, она оставила своё физическое воплощение и слилась со своей линией власти.
Аид сжал аметист в руке. Что он мог сказать на это? Мать никогда не любила его так же, как любила Зевса и Геру, но ему всё равно было жаль, что она ушла. Гелиос снял защиту и щелчком пальца набросил на плечи сияющий солнечный плащ.
– То, что ты делаешь, очень важно. Не забывай об этом… смерть ещё не конец, – он тепло улыбнулся, – так ведь?
Солнечный свет окутал Аида, и он оказался на лестнице у моста перед Ланой, на миг освещая собой уже покрытый ночным мраком дворец. Праздник Аполлона завершился, день подошёл к концу, и в небе, покрытом мириадами ярких алмазов-звёзд, появилась луна… воплощение божественной силы Селены.
Глава 14. Прости
(конец Эпохи Противостояния)
Персефона не знала, сколько находится здесь, сколько сменилось лун, как давно идёт война. Боги сражались, пока Морфей искал пути к трону царства Снов, а Арес в реальном мире шёл к трону Зевса: Деметра не подозревала о положении Персефоны, Аид не знал о разрушенном Кристалле Душ, – всё перемешалось, всё запуталось, и даже надежда… надежда, что вечно остаётся до самого конца, угасла. В темноте, одинокая, мучимая приступами боли, Персефона медленно сходила с ума.
Внутри неё росло нечто невероятное, болезненное и живое, выворачивающее внутренности наизнанку, ломающее рёбра, которые срастались и снова с отвратительным хрустом распадались на куски. Никто не приходил, никто не искал её. Временами Персефона проклинала и мать, и Аида, и весь мир, потом прощала их за всё и снова проклинала, загоняя себя в бесконечный круг обид и сожалений. В конце концов, надежда не просто ушла, крупицы её тепла исчезли из самых отдалённых уголков души, отовсюду, где в силу божественной бессмертной природы ещё могли храниться. Персефона умирала и знала, что последний её вздох станет концом существующего мира. И именно здесь, именно на этом этапе, когда отчаяние, боль, ненависть и обиды ушли далеко в прошлое, о себе заявила всегда существующая, но хорошо сокрытая другими чувствами любовь. Щемящая, печальная, свернувшаяся махровым калачиком тепла, она погибала вместе с Персефоной, но не оставляла её. С любви всё началось, и всё ей должно закончиться.