Царская невеста
Шрифт:
Если б он меня ударил – было бы легче. Гораздо легче. Но он поступил подлее. Настолько, что я вновь задохнулся, не в силах сказать хоть слово. Выставить меня ворюгой перед княжной – куда уж хлеще. Все равно что обухом топора по макушке со всей дури – хрясь! Даже в голове зазвенело. Так я и остался сидеть, хлопая глазами и не в силах вымолвить ни слова в свое оправдание.
Михайла Иванович внимательно посмотрел на меня, и в его глазах – или мне это показалось? – мелькнула тень сомнения. Впрочем, даже если он и усомнился в моей честности, то мимолетно. Не иначе как тут же вспомнил, кто на самом деле покупал
– Вот приедет государь, паду ему в ноги, и пущай он решит, как быть.
– А ты хорошо помыслил, Андрей Тимофеевич? – совсем чужим, незнакомым голосом холодно спросил Воротынский. – Али ты уж и бога не боишься?
– Пущай его тати боятся, а православному человеку одна надежа – на него уповать, – упрямо проскрипел Долгорукий и молча вышел, даже не перекрестившись на иконостас. Это уже оскорбление не мне – хозяину дома, если только я правильно запомнил уроки дьяка Висковатого.
Так и ушел. И серьги не забыл прихватить.
– Ты все понял, фрязин? – тихо спросил Воротынский, продолжая сидеть за столом.
Я неопределенно пожал плечами.
– Значит, ничего не понял, – сделал вывод Михайла Иванович. – Видоков-то и впрямь у нас нет. А раз ты иноземец, жеребий решит – кто прав, а кто виновен. Но ништо, господь тебя не оставит, – неуклюже успокоил меня он.
«Это что же получается?! – возмутился я. – Если судьба улыбнется старому козлу, а не мне, значит, я – вор?! Нет уж!»
– А иначе никак?
– Иначе можно, токмо выйдет еще хуже, – пояснил Воротынский. – Коль ты в сечах за Русь бился и кровь пролил, к тому ж осесть здесь решил, и не ныне, а давно, – можно и своим посчитать. Думаю, государь тут препон чинить не станет – напротив. Но тогда, ежели Долгорукий царю челом на тебя ударит, вам с ним поле назначат. Теперь хоть уразумел, почему хужее? – И посмотрел жалостливо.
Про поле я уже слыхал и до этого. Этим словом здесь именуют дуэль. Когда знатные люди своего спора не могут разрешить миром, устраивается поединок. Условия как на рыцарском ристалище. Даже обстановка похожая, то есть поле огораживается веревками, ну а дальше на него выходят спорщики. Выбор оружия – привилегия ответчика. Считается, что господь незримо поддерживает правую сторону и она обязательно должна победить. Умных людей, если они были неправы, это не смущало. Те полагались на иное – авось бог отвернется. Не вечно же он смотрит на людей – и всевышний нуждается в отдыхе.
«Бросим жребий?» – предложил в «Иронии судьбы» один из друзей, не зная, кого отправить в Ленинград. «Мы не будем полагаться на случай», – сурово заявил другой.
Правда, в итоге они загрузили в самолет все равно не того, кого надо, но я закусил удила. К тому же отчего-то у меня появилась уверенность, что судьба – если бросят жребий – выберет не мою, а противоположную сторону, как наказание за попытку обойтись «малой кровью», а дуэль по крайней мере дает одинаковые шансы.
– Хочу поле! – твердо заявил я, и тут пришло
– Нашел о чем печалиться. Ты вначале вернись с этого поля, – хмыкнул он. – Стар князь Долгорукий, а потому вправе сыскать себе замену. И уж поверь, что он не поскупится, найдет лучшего бойца.
– Ну тогда не страшно, – самоуверенно заявил я.
– Ну-ну, – вздохнул Воротынский.
Судя по выражению его лица, можно было понять, что в победе правой стороны, равно как и в том, что мне придет на выручку господь, он сомневается. Я, честно говоря, о небесных силах не задумывался вовсе. Да и ни к чему они мне – по пустякам их отвлекать. Сам управлюсь.
Говорят, уверенность хороша, пока не перехлестнула через край. Правильно говорят. В самую точку. Это умных людей судьба учит. Дураков она бьет. Иногда до смерти, но всегда – очень сильно. Особенно самоуверенных. Мне вскоре предстояло убедиться в этом на собственном опыте.
Глава 2
Вот и поговорили…
Велик и могуч род князей Долгоруких. Ветвисто его древо и…
Что? Это я уже говорил? Ладно, не будем повторяться. Тогда так. Было у отца три сына! Старший – умный был детина. Средний был и так и сяк, младший вовсе был дурак…
И это у кого-то прозвучало? Ну что тут поделаешь. И как быть, если у князя Тимофея Владимировича, деда моей княжны, действительно имелось три сына, из которых в настоящее время в живых остался лишь младший, Андрей. И был он, как вы понимаете, в отличие от сказанного, вовсе не дурак. Скорее уж наоборот.
В поисках бойца со стороны для поединка со мной он не нуждался. Пользоваться услугами наймитов здесь вообще считалось дурным тоном. Иногда бывало и такое, но лишь в случае, если не имелось родни. Сын у Долгорукого был слишком молод, зато хватало племяшей, которые своего стрыя, то есть дядю по отцу, согласно обычаям почитали и слушались. Посему, скорее всего, будет кто-то из них, пояснил мне уже на следующий вечер после визита Долгорукого Воротынский.
– К тому же он по себе мерить станет, – заявил князь. – Кто поручится, что ты наймиту во время боя не шепнешь словцо-другое да не улестишь его немалой деньгой? А что она у тебя имеется, Андрей Тимофеевич ведает, потому как я сам о том за столом говорил, когда тебя расписывал.
А дальше последовал полный расклад князя про племяшей. О сынах Романа, среднего из братов, который «был и так и сяк», Воротынский не упоминал – они отсутствовали. Зато у старшего, Ивана Рыжко, который и впрямь «умный был детина», их имелось аж трое и на любой вкус.
– Старшего из них, Тимофея Иваныча, он не поставит – невместно. То отечеству умаление, – размышлял он вслух и тут же пояснял: – Он не просто воевода, но окольничий. В таком чине выходить супротив безвестного фрязина, хоть и князя, негоже. А жаль, – сокрушенно добавил он. – Не лучший он из всех Иванычей на сабельках тягаться, свои наместничества головой брал – что в Юрьеве, что в Новгороде, что тут, в Москве. Стало быть, остаются двое.
– А так ли уж это важно? – простодушно осведомился я. – Кто бы против меня ни вышел, а драться придется. Сабля все равно одна, и рук две. Так какая разница?