Царский наставник. Роман о Жуковском
Шрифт:
«…Соковнины очень смешно шутят над вашим падением. Напр., Катерина Михайловна (прелестная невеста Андрея Тургенева. — Б. Н.) пишет, говоря об вас:
Прокляв судьбу, дорогу, Не мешкав ни часа, назад он повернул, Таща свое крыло и волочивши ногу, Полумертвой, полухромой, И прибыл, наконец, калекою домой».Так вот, шутки вполне зрелых, солидных арзамасцев были примерно на этом уровне. Но все хохотали до слез…
…Итак, жизнь Жуковского в Петербурге была
А в начале ноября 1815 года вдруг гром среди ясного неба: Маша сообщила Жуковскому, что она решила выйти замуж за медика, профессора Мойера. Написала, что она сама на это решилась в поисках спокойствия и счастья для себя и для всей семьи. Что этим шагом она сможет обрести возможность не скрывать своей святой, нежной дружбы к нему, Жуковскому, да и матери своей подарит двух друзей сразу. Она сообщила, что семья Воейкова уезжает в Петербург, где Жуковский и будет жить с нею (конечно, придется ему для этого похлопотать об устройстве Воейкова, которого из Дерпта уже выгнали с позором). Итак, он будет жить с Сашей, с ее матерью и с Воейковым, а ей, Маше, будет он по-прежнему утешителем и другом и братом…
Нет, конечно, у нее не будет никакой «страсти» к доктору Мойеру, но он хороший человек, и он ее любит…
Удар был страшным. Разве она не любила его больше? И кто принудил ее к этому браку? Уговоры маменьки? Грубость Воейкова?..
Да, конечно, Мойер прекрасный человек, человек чистой души — и все же…
Жуковский помчался в Дерпт, чтобы убедиться, что Маша идет за Мойера без принуждения. Нет, она сама решила, что так будет лучше.
Убедившись, что принуждения не было, он перед самым отъездом из Дерпта пишет ей последнее письмо — письмо человека, который ехал, чтоб успокоиться. Оно кончается криком боли, криком отчаянья:
«Маша, откликнись!.. Открой мне глаза. Мне кажется, я все потерял!»
Маша пишет ему, что у нее есть утешение в жизни: благородный Мойер дозволит ей любить Жуковского как брата. Жуковский сообщает об этом Авдотьюшке Киреевской умиленно: «Милый ангел! И тут она думает обо мне».
С Мойером он и сам поговорил обо всем. Они будут верные товарищи. Они заключат тройственный союз, чтоб Маша была счастливой. В душе Жуковский не очень-то верит в ее счастье, но обещает задавить в себе это сомнение. Они с Мойером идеалисты, они той же гётевской школы, и они построят гётевскую утопию… Да, все замечательно, но отчего-то ему «не хорошо с самим собою». И все же он полон решимости выполнить завет Карамзина: «Нам должно думать не о совершенстве действия, а о совершенстве одной воли!» Он теперь опять знает, каким ему «быть должно». Путь самосовершенствованья долог…
Жуковский еще не раз ездил после этого Дерпт — устраивать Машино счастье. Свадьба Маши и Мойера была в январе 1817 года…
Жуковский пытается работать: работа должна спасти от тоски. Но работа не идет, и другу Тургеневу в этом можно признаться:
«Что из меня будет, не знаю. А часто, часто хотелось бы и совсем не быть. Поэзия молчит. Для нее еще нет у меня души. Прошлая вся истрепалась, а новой я еще не нажил. Мыкаюсь как кегля».
Итак, борьба, измучившая его вконец, «кончилась, но вместе с нею и деятельность».
И все же написано им в тот год много, и при этом песни его звучат грустно… Среди прочих печалей в них тоска по родному краю, где он пережил и счастье и муку:
Там небеса и воды ясны! Там песни птичек сладкогласны! О, родина, все дни твои прекрасны! Где б ни был я, но все с тобой Душой!..В его песнях горькое воспоминание о том, что не повторится:
Прошли, прошли вы, дни очарованья! Подобных вам уж сердцу не нажить…В его песнях пронзительность потери:
Кто слез на хлеб свой не ронял, Кто близ одра, как близ могилы, В ночи, безсонный, не рыдал, — Тот вас не знает, вышни Силы!Он снова поехал в Дерпт. У него было здесь все больше друзей, а сам он был другом университета и хлопотал за многих в Петербурге. Между тем петербургские друзья его, в частности Александр Тургенев, пытались обеспечить будущее поэта. Тургенев решил через близкого ему министра просвещения князя Голицына поднести властям сочинения Жуковского, сопровождаемые письмом автора. Сам он сочинил при этом докладную записку министру, доказывавшую, что «при бескорыстном и благородном характере г. Жуковского» материальная независимость, необходимая ему для творчества, «может быть доставлена единственно через помощь от престола». В новогодние дни 1817 года ликующий Тургенев поднес другу Вяземскому «подарок на Новый год» — драгоценную бумажку, где было написано:
«Копия с указа.
Господину министру финансов.
Взирая со вниманием на труды и дарования известного писателя, штабс-капитана Василья Жуковского, обогатившего нашу словесность отличными произведениями, из коих многия посвящены славе российскаго оружия, повелеваю, как в ознаменование моего к нему благоволения, так и для доставления нужной при его занятиях независимости состояния, производить ему в пансион по четыре тысячи рублей в год из сумм государственного казначейства.
Александр».
Жуковский был представлен императору и получил в подарок от него бриллиантовый перстень…
Ну, а потом он снова отправился в Дерпт, где была Маша. У них бывали там очень грустные, надрывающие душу встречи, вслед за которыми появились его новые, такие грустные переводы из Шиллера:
Ты вдали, ты скрыто мглою, Счастье милой старины; Неприступною звездою Ты сияешь с вышины! Ах! звезды не приманить! Счастью бывшему не быть!Писал он также оригинальные песни и стихотворения, не менее, впрочем, грустные. Одно из них было обращено к доктору Мойеру:
Счастливец! ею ты любим, Но будет ли она любима так тобою, Как сердцем искренним моим, Как пламенной моей душою? Возьми ж их от меня и страстию своей Достоин будь своей судьбы прекрасной! Мне ж сердце, и душа, и жизнь, и все напрасно. Когда всего нельзя отдать на жертву ей.