Царское дело
Шрифт:
— Никого там нет, — сказал Маркел. — Там раньше дядя Трофим почивал, а как его зарезали, так пришли и опечатали. Там теперь пусто.
— Ладно, — сказал Ефрем. — Бог с ней, с дверью. — И, еще немного помолчав, продолжал очень негромким голосом: — И вот мы с Мишей пошли в ледник. А это от нас рядом, сбоку, за крыльцом. Приходим, он лежит. Не шевелится! Я держу свет, а Миша наклоняется, стал его переворачивать… И вдруг как охнет! И как отскочит! Я ему: «Ты что это?» А он: «Сам посмотри! В руке…» Ну, я, грешным делом, и подумал, что опять у него нож. А наклонился, смотрю — нет, не нож, а шерсть какая-то. Я ему пальцы разжал, опять смотрю, а это хвост. Вот такой, небольшой. А ближе присмотрелся — это беличий. Я Мише говорю: «Ты чего, пес, орал? Беличьих хвостов не видел?» А он…
Тут Ефрем опять замолчал, осмотрелся и только после продолжал, но уже совсем негромким голосом:
— Он говорит: «Раньше хвоста не было». Я: «Ну и не было, а теперь есть, делов-то!» А он: «Дела большие. Это он нарочно так сделал. Он, как помирал, грозил, что тому злодею покоя не даст». Я говорю: «Кому это?» А Миша: «Бельскому».
— При чем здесь Бельский? — недоверчиво спросил Маркел.
— А вот при том… — сказал Ефрем. — Потому что это он его убил!
— Лопаря? Боярин? — с еще большим недоверием спросил Маркел.
— Ну, не сам, конечно, нет, — сказал Ефрем. — Я же тоже удивился. Тогда Миша сказал, что это, когда нас там не было, пришел человек от Бельского и зарезал лопаря! А им велел молчать, не то им худо будет. А лопарь, помирая, сказал, что он все равно так сделает, что всем будет известно, кто его убил. Вот почему у него вдруг беличий хвост оказался. Это значит: надо ловить Бельского! Белка — Бельский, понимаешь?!
— Ну-у… — только и сказал Маркел.
— Вот тебе и «ну»! — передразнил его Ефрем. — Я сперва тоже думал, что лопарь дурной. А он мне еще раньше, когда еще был жив, говаривал, что он государю зла не желает, а, напротив, желает его упредить, что его на Кириллов день убить хотят. И хочет близкий человек, и он очень хитрый! Но лопарь его еще хитрей и все равно так сделает, что правда наружу выйдет. И ведь вышла! И я про это знал давно, да не поверил в это. Не поверил лопарю — и государь преставился. А был бы я поумней, так государь бы жив остался. А так я государя погубил…
Сказав это, Ефрем замолчал. Потом, немного погодя, опять заговорил:
— Вот убили государя, и никому до этого нет дела. Ну, может, только тебе одному. Я же вижу, как ты ходишь, нюхаешь. Я же не слепой! Вот я и подумал: дай-ка я схожу к Маркелу, расскажу, может, ему это пригодится. И вот пришел.
— А что лопарь? — спросил Маркел.
— А ничего, — ответил Ефрем. — Лежит там себе дальше.
— Вот и пускай лежит, — сказал Маркел. — И это даже хорошо, сохраннее. Всем так и говори, что князь велел его не трогать. Не трогать никому, понятно?
— Еще как! — сказал Ефрем повеселевшим голосом. — Я вижу, ты уже что-то затеял. Это славно! А то как мне было горько… Я же так государя любил! Никто мне в жизни ничего не даривал, а государь рубаху подарил. Вот эту! Мне в ней всегда тепло! Один государь меня приметил… Одному ему я нужен был… Он мне был как отец родной! А я, дурень, его проморгал… Эх, я свинья, свинья подлая!
И тут Ефрем ударил обоими кулаками по столешнице, да с такой силой, что чуть не проломил ее. Но тут же опомнился, встал, надел шапку и сказал:
— Не обессудь, но у меня дела. Еще три виски надо людям сделать, а день уже кончается. До скорого. Бог даст, ждать будем недолго, — и, мельком кивнув, развернулся и вышел.
45
А Маркел остался сидеть за столом. Очень хотелось есть. Посреди стола стояла миска, перевернутая кверху дном. Маркел приподнял миску, достал из-под нее ломоть хлеба и начал его обкусывать. Хлеб был очень твердый, поэтому обкусывалось только понемногу. Ну да и некуда спешить, думал Маркел, и от голодного нет толку, он только о еде и думает. А вот почему Ефрем вдруг приходил? Не подослал ли кто его? Нет, про рубаху он правду сказал. Никто, кроме царя, Ефрема не жаловал, вот Ефрем за него и хлопочет. А про лопаря легко проверить — сходи в ледник и сам посмотри. Ну да Маркел не сомневался, он знал, что колдуны и не такое могут. А тут же, в лопаре, какая была сила: сел, на снегу нарисовал, ткнул ножиком — и кровь пошла. А государя пожалел, хотел предупредить, да государь не понял. Пришел Бельский, сунул ему шахмату, на шахмате был яд, государь укололся и помер.
Вот только, тут же подумал Маркел, об золотое перышко не очень-то уколешься, а Жонкинсон ведь такое поставил. Значит, им нужно было выдрать перышко и вставить вместо него что-нибудь другое, например, змеиный зуб, кошачий коготь или еще что-нибудь, смазать это ядом и подать. То есть теперь остается узнать только вот что: кто и когда это сделал — заменил на цесаре перо на эту гадость. А где был цесарь? В том чулане, в красном сундуке, а ключ от сундука у Спирьки на кольце на поясе. Значит, ходили они к Спирьке, брали ключ, а он про это промолчал, скотина… А вот сейчас к нему прийти и пугануть как следует! Сказать, что раскрылось его воровство, было золото на цесаре, на шапке перо золотое, а чего он, пес, вилял, что не было? Вот как возьмем тебя сейчас на дыбу! К Ефрему! И он тогда сразу все вспомнит, и не такие вспоминали, да! Подумав так, Маркел резко встал, надел шапку…
Но тут же спохватился, снял ее, повернулся к святому Николе и широко, истово перекрестился. Никола шевельнул бровями. Маркел надел шапку, поправил нож в рукаве и вышел, уже на ходу застегивая шубу. Дело было к вечеру, начинало смеркаться. Морозило. Лужи под ногами весело потрескивали. Маркел догрыз хлеб, проглотил его, утерся. Проходя мимо княжьего крыльца, подумал: зайду после, когда буду больше знать. В воротах сказал караульное слово, его пропустили, он вышел на улицу. И уже даже стал ее переходить… как краем глазом заметил сбоку белое пятно, нет, даже несколько пятен, повернулся, посмотрел на них — и увидел, что это белохребетники: Степан, их сотник, тот самый, и с ним четверо его стрельцов, все в белых шубных кафтанах.
— А! — радостно сказал Степан. — А вот ты! А я уже ноги сбил, тебя ища.
И он пошел к Маркелу. Стрельцы пошли за ним. Маркел стоял на месте. Степан подошел к Маркелу, осмотрел его и очень недобрым голосом спросил:
— Куда это ты навострился?
— Да вот вышел ноги размять, — сказал Маркел. — А то лежал весь день, аж залежался.
— Ага! — сказал Степан. — Лежал, а как же! Мы у тебя три раза были. Не было тебя там, я знаю. А ты знаешь, для чего мы тебя ищем? У Бельских человека убили. Рядом с вами, под тыном. Худой такой, шапка черная овчинная, волосы длинные, пегие, левая щека ободрана. Видел такого?
Маркел не ответил.
— Ну как не видел! — со смехом продолжил Степан. — Его к вам утром привозили. Он в санях лежал. Шкандыбин привозил. Шкандыбина-то небось знаешь. Ваш князь от него откупался! Дал пятьдесят рублей, только бы эти молчали. Да только не ваша здесь власть! — продолжил он уже почти в крик и схватил Маркела за плечо. — Это наше, дворцовое дело! Кто вам позволил в государевом дворце людей, как свиней, резать? Айда к Бельскому!
— Да ты чего, Степан?! — тоже очень громко воскликнул Маркел. — Ты очумел, что ли? Никто его у нас не убивал! Его к нам привезли уже убитого.